день сто двадцать девятый

[Oriya_Mibu]

Камигадзава изменилась. Я замечаю это во всем... и не могу сказать, что мне так уж не по душе эти перемены.

Конечно, они тревожат, вызывают ощущение неуютности, — как будто привычная одежда вдруг стала слишком просторной... но я не вижу в этом ничего плохого. Гибкое выживает. Закостеневшее — ломается и гибнет. И не всегда любые перемены только к худшему.



Мне нравятся улыбающиеся, открытые лица учеников. В прежние времена мальчишки куда чаще были сосредоточенно-хмурыми... теперь же в перерывах между занятиями тут и там то и дело вспыхивают шумные беззлобные потасовки, затеваются какие-то игры... Малышня так и вовсе носится по двору сломя голову, — нечто совершенно немыслимое при Огучи-сэнсэе...

Мы болтаем об этом с Иширо, одним из младших наставников, поедая полуденный рис — прямо на заднем дворе, сидя на низкой каменной ограде, за которой начинается сад.



— Те, кто постарше, из мастеров, сперва ворчали, что Арицунэ-сэнсэй совсем запустил дисциплину. Но сейчас вроде поуспокоились... — Он говорит со мной вполне откровенно: не видит смысла что-либо скрывать. Мы смутно помним друг друга еще по прежним временам, хотя когда я уехал с Кюсю, он был еще совсем мальчишкой. Легкий, открытый парень... И отменно владеет мечом. — Правда, многие с ним до сих пор спорят. Не нравится, что сэнсэй хочет сделать школу... коммерческой. — Он произносит это слово почти как ругательство — и тут же начинает смеяться, и пожимает плечами. — Не знаю... По мне, так это всё лучше, чем если нас закроют, или мы сами тут вымрем с голодухи. А Арицунэ-сэнсэю лично я доверяю. Он знает, что делает...



По крайней мере, несмотря на внешние послабления в дисциплине, школа содержится в отменном порядке. Двор идеально выметен, стены побелены, сёдзи — все целые, без единой прорехи, ухожен сад. И ученики по сигналу гонга прекращают всякое буйство почти мгновенно — и на занятия приходят собранными и серьезными, преображаются, едва переступая порог додзё...



Я веду у младших общую двухчасовую тренировку, потом — ассистирую Иширо, когда он демонстрирует старшим приемы кэндо. Мы даже устраиваем показательный поединок, не на бокэнах, а с заточенными боевыми катанами.

Собственно, именно после этого, взмокшие и усталые, отправляемся вместе сперва в душ, а затем на обед...



...Здесь хорошо.

Будда Амида, я успел позабыть — насколько же здесь хорошо...



Бурый неотшелушенный рис — вкусен и без всяких приправ. Чистейшая вода из горных родников, такая ледяная, что от нее ломит зубы... такая свежая, что от нее пьянеешь, не хуже чем от сакэ...

В наш гостевой домик я приношу после обеда жаровню — не столько ради себя, сколько ради этой чертовой змеи, — и от кедровых и кипарисовых углей воздух наполняется тончайшим ароматом...



Здесь чисто.

Здесь хорошо.



...Еще полчаса отдыха перед тем, как мне вести каллиграфию... Я нахожу Мураки в саду.



— Ну что, Кадзу... Ты не слишком тут заскучал?...



— Нет.



Но в его глазах что-то странное — хоть он и прячет это за улыбкой.

Я сажусь рядом. Беру его руку в свои.



Из-за постоянных упражнений с мечом, у меня — куда более загрубелые пальцы. Мозоли, которые, наверное, уже никогда не сойдут. Рассматриваю его узкую, крепкую ладонь — так, как будто вижу ее впервые в жизни.

В какой-то мере, впрочем, так оно и есть...



— Что ты надеешься там увидеть, Ори? Линию жизни?



— Нет. — Я невольно начинаю смеяться. — Линию любви к комфорту. Она должна быть у тебя очень длинной, Кадзу... И перечеркнутой глубоким внутренним потрясением — как раз на сегодняшнем дне. Кстати, я притащил жаровню. У тебя больше нет повода для жалоб.



— Да? — Тонкие брови высоко поднимаются. — Если ты скажешь, что провел также электричество и водопровод...



Я все еще не отпускаю его руку. Холодную... такую холодную...



— Зачем? Это лишнее. И между прочим, знаешь, нам еще повезло... Общим собранием недавно было решено снять крыши со всех жилых домов, чтобы ученики и гости могли любоваться луной, не вставая с постели. Так что если бы мы приехали на пару месяцев позже, то...



...Даже когда, не договорив и не выдержав серьезного тона, я начинаю смеяться, — по его виду понятно, что он вполне готов в это поверить.



— Нимало не удивлюсь, Мибу-кун. Кстати... сколько, ты говоришь, ты тут прожил?...



Он все еще не забирает свою руку из моей.



— Сколько?... Достаточно — чтобы не устраивать трагедий из-за чуть-чуть прохладного душа.



...Мы принимаемся спорить о том, можно ли считать едва прогретую ледяную воду «чуть-чуть прохладной» — или для этого есть более точное определение. Вконец увязаем в лингвистических тонкостях. В методах определения температуры — в отсутствие градусника. В обсуждении механических конструкций — в частности, достойно ли гордого названия «душа» примитивное устройство, состоящее из металлического бака, поднятого на деревянных опорах...

Под конец он заявляет мне, что, кажется, я проспал в своей Камигадзаве не только эпоху Сёва — но и Реставрацию Мэйдзи. И что первое, что он пришлет сюда по почте из Киото, в благодарность за теплый — позволь мне подчеркнуть это слово, Ори, теплый,— прием... это календарь.

Я делаю большие глаза и пытаюсь уточнить — а что, разве сёгун в Бакуфу нынче уже не Токугава Иэясу?...



— Мне жаль разрушать твои иллюзии, Мибу-кун. Уже несколько лет как нет. Четыреста, если быть точным... Удивлен?



— Хм... То-то я и смотрю, что порядка вокруг стало значительно меньше...



...И мы все еще держимся за руки.

И я больше всего опасаюсь, что он опустит глаза. И это заметит.



А пальцы у него все же согрелись...



...



Кое-что... да, кое-что теперь мне все же становится понятней.

Я размышляю об этом в библиотеке, наблюдая за тем, как в ящиках с мелким речным песком ученики сосредоточенно выводят заостренными бамбуковыми стилосами иероглиф «терпение»...



...Я не слепой и я не идиот. Я прекрасно понимаю... да и в те, прежние времена понимал, — что он пытался делать со мной. Не знаю, как он называл это для себя. Игрой... Привязыванием... Все равно.

Я видел его приемы. Это чередование холодности — и интереса. Внимания — и равнодушия. Он то подпускал к себе совсем близко — то отгораживался стеной. То не оставлял меня в покое ни на минуту — то пропадал месяцами, не давая о себе знать, заставляя беспокоиться, тревожно гадать, где он и что с ним такое. Он забавлял меня парадоксами, дразнил загадками, возбуждал неожиданными выходками. С ним никогда не бывало спокойно. Никогда — предсказуемо. Никогда — как с кем угодно другим.



Он мог и не стараться, на самом деле.

Он стал для меня всем на свете — в первые же дни. Без всякого резона. Без логичного объяснения. Почти даже без повода.

Серебряным крючком — который я заглотил, и без всякой наживки.

Серебряной сетью — в которой запутался, без надежды... и что хуже — без желания освободиться.



Серебряной паутиной.



Единственным вопросом, на который я так и не нашел ответа ни тогда, ни сейчас, было — что он сам увидел во мне?

Я не льщу себе. Я самый обычный человек. Не обладаю блестящим умом и чересчур подвержен эмоциям. Я... слишком прост для него.



То, что пугало — и тогда, и сейчас... Что он однажды это поймет.

Поймет, что там, где видел ложную глубину, на самом деле — нет ничего.



Возможно.



Возможно.



Возможно.



...И еще кое-что, чего я никогда не смогу объяснить...



Он напрасно воспринимает Камигадзаву как своего соперника. Это его отношение я тоже видел раньше... по-настоящему же осознал только сейчас...



Он ошибается. Это смешно. Такая ошибка...



Камигадзава — это то, что сформировало, что вылепило меня, сделало таким, как я есть. Он — тот, кто получил, привязал к себе результат.

Нет никакого повода для противостояния. Никаких точек соприкосновения, на самом деле.



Камигадзава — кокон, из которого вырвалась бабочка. Он — паутина, в которой эта бабочка оказалась в конце концов.



Был ли у бабочки выбор? Был ли у бабочки шанс?

Было ли у бабочки... стремление к свободе?



Не знаю. Я просто...



...просто люблю его.

Вот и всё.



...



...До заката солнца остается еще часа два, когда я начинаю собираться. Минимум необходимого — в рюкзак. Остальное — на себя. Высокие ботинки. Ангоровый свитер — тонкий, теплый и «дышащий». Непродуваемая куртка с двойной подстежкой...

Да, конечно, Кюсю — это юг. Но я слишком хорошо знаю, какими предательскими бывают здесь горы.



И никакие предосторожности — не лишние. Я давно уже не мальчишка, чтобы этим пренебрегать.



— Цунэ, я — на старую лыжную базу, с ночевкой. Лавин последние дни вроде не было, прогноз я посмотрел... Отпускаешь?



Сэнсэй Камигадзавы поднимает на меня покрасневшие глаза, отрываясь от вороха каких-то бумаг.



— Конечно, Ория. Постарайся завтра часам к десяти вернуться. Я там в расписание тебе опять малолеток вбил...



Я киваю. Он не спрашивает — зачем я ухожу. И не из тактичности... или отсутствия любопытства. Он просто знает.



Традиции. Обычаи. Память. У нас у всех — они одинаковы. У всех, рожденных и выпестованных Камигадзавой...

Он понимает меня — наверное, лучше, чем я понимаю себя сам.

И кроме того... я ведь рассказал ему об Ито...



А то, что помимо своего названного брата этой ночью я буду поминать еще двоих...

Это, в конечном итоге, не имеет никакого значения...



...Я уже выхожу из его комнаты, когда он вдруг окликает меня...



— Курительные палочки, Ория... я там оставил их в святилище — для тебя. Так что возьми, сколько нужно. И посох — чтобы проверять тропу. Кёдо-сан отдаст его тебе на воротах. Свежий снег только вчера выпал...



Простого «спасибо» тут недостаточно. Но что еще я могу ему сказать?...



Впервые я кланяюсь ему на прощание. Действительно кланяюсь — так, как положено кланяться сэнсэю.

И он принимает это как должное.



А потом я возвращаюсь к себе, чтобы взять рюкзак.



Меня ждет долгий путь.

И долгая ночь...

Comments

[Kazutaka_Muraki]

/Несколько секунд он морщит лоб, приподнимая бровь - словно что-то в чужом вопросе показалось ему неясным.

Затем - он начинает смеяться... тут же, впрочем, прекращая - слишком дерет пересохшее горло./



Не сбил. Не вывихнул. Не растянул. Мибу, в отличии от тебя, я умею пользоваться второй сигнальной системой.



/Все еще посмеиваясь, он подается вперед - внезапно оказываясь слишком близко. Горячие. Они оба слишком горячие. И - он собирался отстраняться, чтобы подставить голову ветру.

Вместо этого, он почти касается щекой чужой щеки, глядя куда-то поверх плеча спутника.../



Все и так в порядке... У тебя есть, чем промочить горло?

[Oriya_Mibu]

/Он улыбается, ладонью касаясь чужой щеки, проводя по светлым волосам, чуть влажным от пота./



Капюшон еще что ли заставить тебя надеть?... Просто науки ради — чтобы не спорил, когда не положено...



/Он отстраняется, сбрасывает на землю рюкзак и, открыв его, достает фляжку с травяным настоем./



Держи. У меня всё есть. Для тех, кто просит вежливо...



/Он вновб бросает взгляд на клонящееся к закату солнце./

[Kazutaka_Muraki]

Пошел ты к черту. Достаточно вежливо звучит?



/Он делает несколько глотков, старательно не замечая откровенно паршивого вкуса. Это жидкость. Все остальное - неважно...



Отдает флажку визави, отслеживая чужой взгляд.../



Пойдем.

[Oriya_Mibu]

/Берет прислоненный к камням посох и на вытянутой руке вручает его спутнику./



Мы туда оба как раз направляемся. Ты ведь не отпустишь меня одного, правда?...



/Поправляет свою куртку, вновь надевает рюкзак — и идет дальше, больше не обращая на спутника внимания. Как тот и сказал, — он вполне в состоянии сказать, если что-то будет не так. Поэтому он убыстряет темп ходьбы... насколько это может быть небезопасно на склоне, который становится все более скользким.



А потом... еще немного вверх — и внезапно, словно его сбросили сюда из какого-нибудь гигантского небесного контейнера... начинается снег. Влажный, рыхлый, и совершенно неутоптанный.



Поначалу — совсем неглубокий. Но зато предательски скрывающий любые трещины, неровности и камни.



Он оборачивается./



Палку, Кадзу. И пожалуйста — след в след.

[Kazutaka_Muraki]

/Ублюдок чертов...



Надеялся ли он еще хотя бы пять минут посидеть? Вероятно. Готов ли он продолжать подъем? Разумеется.



Он то и дело соскальзывает со склона, все больше упираясь на палку. Главное - не подвернуть ногу. Нерасхоженные ботинки - пусть и с меховой подкладкой, пусть и на теплый носок - а все же, начинают натирать ноги.



Он почти не отстает. Когда они поднимутся, он выебет этого сукина сына прямо на снегу. Мысли о том, как именно он сделает это, прибавляют сил.



Он растерянно смотрит на снег - и на крутой подъем. Кажется, это то, чего ему так не хватало в жизни. Он вспоминает о Фудзи - с ее ровными, протоптанными дорожками. С куда более мягким климатом.

Он усмехается - когда спутник оборачивается, отдавая тому палку и пряча холодную руку в карман. Пальцы в кармане нащупывают пачку , впрочем, сейчас ему уже самому не до сигарет. Следить за дыханием. И за мимикой.



И... мать его, как же здесь жарко.../

[Oriya_Mibu]

/Он больше не старается форсировать темп ходьбы. Лучше продвигаться вперед с черепашьей скоростью — зато добраться до места невредимыми... чем поспешить и свернуть шею.



Он усмехается — и оборачивается, чтобы подать спутнику руку, когда им приходится преодолеть очередной каменный завал, засыпанный снегом./



Ничего... нам еще повезло. Не очень снежная зима в этом году. Когда сходят лавины — вот тогда пройти трудновато...



/Десять лет, а то и больше, он изучал эти горы. Все их повадки. Характер. И сейчас это всплывает почти на уровне инстинктов — где можно пройти без особых проблем, а где — следует прощупывать шестом каждый шаг... где лучше обойти кажущийся совершенно безобидным участок... где действительно безопасно...



...Темнота постепенно сгущается. Луна кажется огромной — в выемке между двух вершин. Бледное светящееся пятно... Кажется, последние полчаса обещают быть самыми сложными.../

[Kazutaka_Muraki]

/Сперва он глотает все ответные колкости - просто для экономии дыхания. Снега становится все больше. Обувь - все неудобнее. Он до сих пор едва удерживается - чтобы не расстегнуть куртку, а руки - намертво окоченели.



Он то и дело цепляется за камни - когда идти становится совсем сложно. Пару раз оступается, проваливаясь в снег по колено.



В целом - он вполне неплохо держится. Но о спутнике почти забывает. Мысль остается одна - идти. Идти-мать-твою-просто-идти-вперед. Шаг за шагом.



Он останавливается, когда понимает, что ботинки трут, в частности, из-за небрежно заправленных в них джинсов.

Когда это становится довольно ощутимо - чтобы терпеть дискомфорт и дальше./



Ори. Две минуты, я перешнуруюсь.



/Главное - никуда не садиться. Присесть на одно колено, глядя лишь на свои руки, и на ботинки. Расправляя джинсы, аккуратно подтягивая шнуровку... не садиться. Даже не думать об этом.../

[Oriya_Mibu]

/Он останавливается. Короткая передышка сейчас как нельзя кстати. У него и самого все сильнее сбивается дыхание. Ледяной воздух режет легкие, как бритвой. Заставлять себя дышать носом, не распахивая рот, как выброшенная на берег рыба, все труднее... Черт. Он все-таки не настолько в форме — как думал. Отвык... расслабился... И главное — какого черта он потащил спутника с собой?...



Он качает головой в ответ собственным мыслям, подходя ближе. Молча наблюдает за тем, как визави возится с заледеневшими, ставшими слишком жесткими на морозе шнурками. И пальцы наверняка совсем закоченели — снег тает на коже, влага тут же замерзает... паршиво. Стоило бы догадаться насчет перчаток...



Он дожидается, пока спутник закончит и вновь выпрямится. Тогда — расстегивает свою куртку и, ухватив чужие запястья, заставляет визави просунуть руки ему подмышки. Зажимает чужие ладони, прижимая к бокам локти./



Пока не отогреешься — дальше не пойдем. Пить хочешь?...

[Kazutaka_Muraki]

/Он смотрит в чужие глаза с искренним интересом... а потом снова начинает тихо смеяться, склоняя голову, уткнувшись лицом в мягкий чужой свитер. Они все равно опоздали - сумерки накрыли их с головой. Им больше некуда спешить. Разве что, в место, где можно будет наконец-то упасть и больше никуда не идти.



Он касается сухими губами холодной щеки. Прихватывает мочку чужого уха - по-прежнему не увлажняя слюной кожу спутника. Ни к чему. Потом будет хуже. Он знает... он и не думает отстраняться - касаясь лбом чужого лба, заглядывая - прямо в глаза... они оба дышат слишком глубоко и слишком часто... заглатывают слишком сухой, колючий воздух.../



Хочу. И не собираюсь. Хватит заниматься ерундой, Мибу. Это не то удовольствие, которое я бы предпочел растягивать до утра.

[Oriya_Mibu]

/Он не отвечает — только улыбается. И ждет еще немного — прежде чем наконец отпустить чужие руки. Застегивает куртку, ежась от налетевшего пронизывающего ветра.



Ветер — это плохо. К перемене погоды. А если еще и южный... несущий влагу...

Он хорошо помнит, что такое — туманы в здешних горах. Он предпочел бы никогда этого не знать.



По прогнозам погода вроде бы должна была продержаться как минимум пару дней.

Прогнозы?...



Он глотает свое беспокойство. Всё равно, пока не дойдут до базы, как следует сориентироваться он не сможет... Разворачивается, поправляя рюкзак на плечах, и вновь начинает идти, прощупывая снег бамбуковым шестом.



Здесь наст куда глубже, и это плохо — потому что идущему первым снег забивается даже в высокие ботинки... Но зато — неровности почвы больше не ощущаются. В общем, это почти как двигаться по заснеженной дороге. Вот только если бы эта дорога не шла все время вверх...



Впрочем, это уже последний подъем... Оттуда до базы — рукой подать, и уже по плато.../

[Kazutaka_Muraki]

/Возможно, его слова были слишком поспешными. Он отмечает перемену чужого запаха. Он точно убьет этого ублюдка. Убьет или отымеет. Или...



Впрочем, сейчас его не раздражает даже чужая тревожность. След в след. Не отвлекаясь. Не думая ни о чем постороннем. Не думая ни о чем вообще. Доводя действия до автоматизма. Перестраиваясь - вместе со спутником.



Теперь, когда он перешнуровал ботинки, стало немного легче. Ему стоило сделать это еще полчаса назад. До того, как он успел растереть кожу на щиколотках.



Теперь - это уже не имеет значения. Ничего не имеет значения, кроме подъема. Шаг в шаг. След в след. Проваливаясь в глубокие лунки, оставленные чужими ботинками...



Жаль, что он не взял с собой флягу в дорогу. Эта настойка, по вкусу больше смахивающая на выдохшуюся мочу - отнюдь не то, чем он хотел бы отогреться наверху.../

[Oriya_Mibu]

/Шаг. Еще шаг. И еще. Больше ничто не важно. Больше ничто не имеет значения. Длинный бамбуковый посох — уже больше для опоры. Для того чтобы заставить себя оттолкнуться от земли — и сделать еще шаг.



На этой высоте снег лежит уже давно. Рыхлый. Глубокий. Ноги увязают в нем, так что продвижения вперед почти незаметно: кажется, будто топчешься на месте...



...Он даже вздрагивает от неожиданности, когда здание вырастает прямо перед ним, потому что давно уже не смотрел вперед, только себе под ноги... давно уже утратил всякую надежду, что они когда-либо доберутся до цели...



Теперь наконец оборачивается к спутнику. Замерзшие губы не хотят улыбаться — как он ни пытается.../



При...шли...



/Теперь — только отпереть дверь, скинув внешний засов... пройти внутрь, роняя на пол рюкзак... осмотреться...



...и заранее заткнуть уши, чтобы не слышать реакции спутника — когда тот оглядится по сторонам.



В пустом, насквозь вымороженном помещении, нет практически ничего — кроме пары старых одеял./

[Kazutaka_Muraki]

/Как он добрался сюда? Понятия не имеет. Готов поверить даже в то, что спутник его дотащил. Впрочем, судя по всему, он пришел сам. Кровь пульсирует в висках. Щеки горят... и пальцы отказываются сгибаться... и ноги - едва повинуются... просто дойти до брошенных у стены одеял - и опуститься на пол, растянувшись на них и раскинув руки в сторону, все еще даже не пытаясь успокоить частое глубокое дыхание...



...пить, мать твою. Безумно хочется пить. И больше ничего. Совсем ничего...



...почти ничего...



Он удивляется тому, что еще способен говорить... что голос звучит почти ровно... разве что слишком хрипло...



Слова дерут сухую гортань.../



Назад... только телепортом...

[Oriya_Mibu]

/Он и сам не понимает, откуда у него находятся силы смеяться./



Конечно. Причем, прямиком — в Киото. В горячую ванну... Ладно, Кадзу, я усвоил урок. Следующие каникулы — только в Куршавеле...



/Не переставая говорить, он присаживается у рюкзака на корточки, вынимая и расставляя припасы вокруг себя. Главное — это таблетки сухого спирта и растопка. Щепки и доски для костра найдутся здесь в изобилии...



Но сперва...



Он возвращается к спутнику, держа в руках фляжку и плитку шоколада./



Otard VSOP — из личных запасов Цунэ. Если закроешь глаза — можешь вообразить, что ты уже во Франции. Только оставь мне хоть пару глотков...

[Kazutaka_Muraki]

/Он поднимает руку, вместо того, чтобы взять фляжку - сжимает пальцы на чужом запястье и тянет на себя, заставляя спутника опуститься рядом... одеяла - сырые, влажные... еще немного - и он даже начнет чувствовать холод... наверное... сейчас - его не хватает даже на то, чтобы расстегнуть куртку, в которой слишком жарко...



Непослушными пальцами он свинчивает крышечку, делая пару глотков... губы расплываются в улыбке, когда по пищеводу проходит тепло... терпкая горечь на губах... то, чего так не хватало... он вкладывает фляжку в чужую руку... второй рукой - притягивая визави к себе за воротник... еще ему безумно хочется курить - но с этим он подождет... чужие губы - ледяные, сухие - он медленно облизывает их, прежде, чем втиснуться языком глубже, пройтись по небу - все так же неторопливо...



Он наконец-то откидывает голову на одеяло, все еще улыбаясь. Отпуская чужой воротник. Прикрывая глаза.



Здесь сыро и дохрена сквозняков.

Ему давно не было так тепло.../

[Oriya_Mibu]

/Он приподнимается на локте, чтобы и самому сделать пару согревающих глотков из фляжки. Жизненная необходимость... Склоняется над визави, мягко целуя обветренные губы. Проводит ладонью по холодной щеке./



Не вздумай заснуть...



/Ему и самому больше всего на свете хочется сейчас только одного: лежать... не думать ни о чем... чувствовать, как ноют натруженные мышцы...



Если он поддастся этой слабости — то горько пожалеет впоследствии. Они оба пожалеют. Значит... кто-то должен это сделать...



Он садится, ставит фляжку рядом со спутником, силой вталкивает шоколад в чужую руку./



Это нужно съесть, Кадзу. Давай... А я пока разведу костер.



/Подняться на ноги... почти нет сил... Он и сам не знает — как ему это удается.

Но дальше — уже легче. Собрать обломки деревяшек, поджечь спиртовые таблетки и бумагу, взятую для растопки...



Костер разгорается медленно, неохотно... Но все же это огонь. Тепло. Весь дом им, конечно же, не согреть, — но до утра они дотянут. В тот год, когда они были здесь с Ито, морозы стояли куда более жестокие...



Он вновь возвращается к рюкзаку, выгружая упаковки с сухой вермишелью и супом. С самого дна достает небольшой котелок и железные стойки. Теперь можно и вскипятить воду./



Я наберу снега снаружи... Только не спи, слышишь?...

[Kazutaka_Muraki]

Слышу...



/Он не хочет. Не желает - слышать. Чужой голос кажется слишком громким сквозь сковывающую его по рукам и ногам дрему. Он не собирается спать. Он просто отдохнет с закрытыми глазами.



Он разжимает пальцы и стряхивает плитку с ладони. Он не голоден, он... завтракал. Он потом поест. Чуть позже. Когда отдохнет и откроет глаза.



Звук удаляющихся шагов. Потрескивание огня. Он почти готов позвать спутника обратно.

Он проваливается в вязкую, застывшую темноту с чужим именем, застывшим на губах.../

[Oriya_Mibu]

/Утрамбовав побольше снега в котелок, он возвращается обратно, ставит его на распорки над огнем, и принимается греть озябшие пальцы.



У него есть несколько минут, пока не закипит вода...



Он возвращается к своему спутнику, с легкой улыбкой глядя на измученное лицо. Опускается рядом на колени и расстегивает чужую куртку. Свою он скинул еще когда вошел в дом... Теперь — аккуратно ощупывает чужое тело. Теплое... Это уже хорошо...



Забирает шоколад, разрывает обертку, отламывает квадратик. Но сначала...



Он накрывает чужие губы поцелуем. Облизывает их, медленно, заставляя приоткрыться... И отстраняется, поднося ближе шоколад./



Только не говори мне, что тебя теперь придется кормить с руки... Но съесть это тебе все равно придется — пока я не приготовлю ужин.

[Kazutaka_Muraki]

/Ресницы подрагивают... и губы - в усмешке... что заставляет его выныривать на поверхность из засасывающей темной полыньи? не голос... скорее - чужие прикосновения. Чужой запах. Чужой вкус - на собственных губах.../



Во время цифровых технологий и сверхзвуковых скоростей...



/Он морщится, ощущая сладкий вкус на губах. Невзначай облизывает чужие пальцы. Вязкую слюну тяжело глотать... он приподнимается, чтобы потянуться к фляжке. Делает несколько глотков и отставляет ее в сторону, вновь опуская голову./



Сколько лет этим одеялам, Мибу?



/Он не ждет ответа. Он притягивает визави к себе, зарываясь пальцами в густые волосы на чужом затылке.

Он прикусывает мочку чужого уха - мягко, но ощутимо. Беззвучный смех почти похож на кашель.../

[Oriya_Mibu]

/Вопреки чужим ожиданиям, он воспринимает этот вопрос вполне серьезно. Трется щекой о чужую щеку, отмечая мимоходом, что кожа уже заметно теплее, — и тут же слегка отстраняется, задумчиво хмуря брови./



Погоди, я прикину... Базу начали строить лет двадцать назад... потом забросили... Когда мы оказались тут с Ито — одеяла уже были... И кстати — чуть больше уважения к их шерстяным сединам, я бы попросил... /Он беззвучно смеется, вытягиваясь рядом./ ...На этих самых одеялах... ээ... я чуть было не лишился девственности...



/Скоро вода за спиной начнет шуметь. Еще немного — и можно будет заняться ужином.../

[Kazutaka_Muraki]

/Он приподнимает бровь, наконец-то чувствуя в себе силы потянуться за сигаретой. Медленно затягивается - тут же отхлебывая из фляжки, чтобы не закашляться... возможно, утром действительно понадобятся препараты.

Это будет утром. Сейчас об этом можно не думать. Просто медленно выдыхать дым в потолок, косясь на язычки костра./



Уважения? Я понимаю, если бы речь шла об обратном... хотя судя по их потасканности, не ты был первым и не ты - последним...

[Oriya_Mibu]

/Он забирает фляжку у визави, чтобы сделать глоток. Спиртное согревает гортань, и дышать сразу становится легче. Вот только смеяться — явно было не самой лучшей идеей...



Он кашляет и смеется одновременно, и едва успевает завинтить фляжку, пока случайно ее не опрокинул./



При таком полном отсутствии романтизма, Кадзу... /Он неожиданно серьезнеет — вглядываясь в чужие глаза./ ...Зачем ты вообще со мной пошел?

[Kazutaka_Muraki]

/Странные вопросы. Глупые. Ненужные. Он улыбается, отламывает дольку от плитки шоколада, и подносит ее к чужим губам.

Уже поздно, разумеется. Но ему нравится сам процесс.../



Кто бы еще дал тебе шанс предаться лирике на дырявых одеялах? И, к тому же... ты захватил вторые ботинки еще в городе. А потом тащил лишний вес до школы. Не люблю, когда усилия пропадают зря.

[Oriya_Mibu]

/Он аккуратно прикусывает чужие пальцы — и лишь после этого берет шоколад. Сладкая горечь... Не то чтобы ему сильно нравился вкус, но... сейчас — как нельзя кстати./



Ладно, убедил. Лирики больше не будет. И никаких воспоминаний о сопливой юности. Тем более, ничего интересного все равно не было — но ты этого никогда не узнаешь. Пока в старости я не издам наконец книгу мемуаров...



/Он устраивается поудобнее, укладывая голову на чужое плечо. Костер, горящий за спиной, почти не разгоняет темноту — только бросает на стены рыжеватые отблески и зставляет плясать тени. Точно так же огонь не справляется и с холодом... но пока что это совершенно неважно.../

[Kazutaka_Muraki]

/Он разворачивает спутника лицом к костру, вжимаясь в чужую спину и неторопливо водя рукой по чужой груди. Нащупывая соски сквозь тонкий свитер. Сжимая - едва заметно. Тут же отпуская.../



Книгу мемуаров... Записки у изголовья, твою мать... Мибу... верни лучше лирику.



/Он прикусывает кожу на чужой шее. Он смеется. Он безумно устал. Он не собирался... не собирается... он всего лишь пытался не спать...



Теперь - спать уже почти не хочется.

Он всматривается в игру света и тени на стенах. Щурится, глядя на огонь. С каждой минутой здесь становится все менее уютно...



Он не собирается отпускать спутника. По крайней мере, еще несколько минут. Исключительно из практичных соображений./

[Oriya_Mibu]

/Он упрямо качает головой./



Лирику? Ни за что! Ты убил ее на корню. Растоптал грубыми походными ботинками хрупкие, едва зазеленевшие ростки... Теперь в моей душе — сплошная пустыня Атакама.



/Он накрывает ладонью чужую руку, сильнее прижимая ее к груди./



Чувствуешь? Сердце уже почти не бьется...

[Kazutaka_Muraki]

Твое сердце почти не бьется со скоростью... восьмидесяти четырех ударов в секунду.



/Он лишь сильнее сжимает в пальцах чужой сосок. И проходится языком - от шеи до уха... шерсть от свитера на зубах... временами такие мелочи выводят из себя. Сейчас - он их почти не замечает... отрывается - лишь чтобы затянуться - и затушить недокуренную сигарету прямо об пол. Еще прожжет... эту почтенную шерсть. На чем они тогда будут спать?/



...восьмидесяти шести, я хотел сказать...

[Oriya_Mibu]

/Он вздыхает — то ли с досадой из-за того, что его уличили в обмане, то ли...



...Нет, конечно, нарастающее возбуждение тут абсолютно ни при чем. Он совсем не за этим поднимался в горы. Совсем не этого тут искал. И уж точно — слишком устал для... чего бы то ни было. Хорошо еще если хватит сил позаботиться об ужине...



Он вздыхает вновь — и слегка подается назад, вжимаясь в чужие бедра.

И еще сильнее сдавливает пальцы./



Иллюзия, Кадзу. После долгого пути по снегу у людей иногда случаются... галлюцинации. В том числе и тактильные. Не волнуйся, это излечимо.

[Kazutaka_Muraki]

/Он приподнимается на локте, мягко касаясь губами чужого виска. Рука подрагивает, но он и не думает опускаться. Он переплетает пальцы второй руки с чужими. Он улыбается.

Никак не может перестать./



Это означает, что на самом деле, мы сейчас лежим в каком-нибудь сугробе, а наши следы медленно заносит ветром?



/Судя по завываниям за дверью - ветер лишь усиливается. И сквозняки... нет, он понятия не имеет, как будет здесь спать. Вероятно, не будет вовсе. Так - хоть остается шанс, что он проследит за костром.

И за спутником.../

[Oriya_Mibu]

/Он переворачивается на спину, свободную руку забрасывая за шею визави и мягко притягивая того к себе./



Это означает... всё, что захочешь. /Он прижимается губами к чужим волосам и начинает чуть слышно смеяться./ Нас нет ни на одной карте... Это место пустоты. За этим... за этим сюда и приходят, Кадзу...



/Он внезапно делается серьезен. Чувствуя себя призраком — окруженными другими призраками... молчаливыми тенями... Он вспоминает — зачем в действительности сюда пришел./