день сто тридцать пятый — середина дня

[Oriya_Mibu]

Отсутствие...



Третий день, как мы похоронили Киро, — а я вот только сейчас опять обернулся... мне почудилось... будто я слышу голос...



Мне все время кажется, что он еще рядом. И... дома находиться невыносимо.



Отсутствие...



Полынья, которая застывает... так медленно...

И черная густая вода подо льдом...



...



— Эй, Мибу, привет!...



Я почти рад слышать его голос в трубке.

Почти.

До того момента, как он вновь открывает рот...



— Слышь, братец, подъезжай сюда, на Сёкано-дори... Я тут нового пацана тебе вроде как присмотрел. Можешь забрать, если подойдет...



— И...кэда...



— А, ну и чего? Добра не жалко — тут новая партия по борделям... Один тебе должен понравиться. Хочешь?



...Кровь — от лица. И свербящая боль в висках. И сосущая пустота, где-то под солнечным сплетением. И...

И ярость. Бешеная. Незамутненная.



— Икэда, м-мать твою!!...



— Что такое? — Голос звучит уже откровенной издевкой. — Это же правило, Мибу. Померла одна собачка — надо нового щенка взять. Только, типа, другой породы — чтоб сравнений не было. Или... ты, может, девочку хочешь? Так будет тебе девочка, не вопрос...



Вопрос?... Вопрос только в том — убью ли я этого ублюдка сразу... или сперва переломаю все кости.



— Чего молчишь, Мибу? Не хочешь — так и скажи... большое дело! Я тебе что, блядь, навязываю?...



— Нет. — Еще немного, и у меня с губ посыплется крошеный лед. — Благодарю за заботу, Икэда-кун, но я ни в чем не нуждаюсь.



И... крошеный лед у меня внутри. И вкус холодной, прогорклой желчи.



Ублюдка, впрочем, мой тон ничуть не смущает.



— Жаль, Мибу. Надеялся хоть чем-то тебя завлечь. Ну... раз так — придется тебе просто за мной подъехать. Склады на Сёкано знаешь? А... в общем, найдешь как-нибудь. Там здоровый один такой... на нем «Мацуи электроникс», желтая вывеска... Короче, жду. А то я тут, блядь, без машины...



— И...кэ...да...



— Мать твою, Мибу, нет, меня прёт, конечно, когда ты мое имя вот так, на все лады пробуешь... Но, может, хватит трепаться, а? Сказано же: мотай сюда, и поживее...



Кто-то из нас двоих явно сошел с ума.



— Такси вызови, наглый уб...



— А то бы я без тебя, блядь, не догадался, умник. Не едут они сюда... почему-то. Так что придется тебе, братец, задницу поднять. И это... Мибу... тряпку какую-нибудь захвати подстелить. А то я тебе на хер весь салон кровью угваздаю...



...Двадцати минут езды до Сёкано-дори мне как раз хватает, чтобы исчерпать весь запас имеющихся ругательств. Японских, китайских... и даже кхмерских — если я правильно их запомнил.



...

...



Икэду я обнаруживаю в глубине полупустого ангара, за штабелями каких-то коробок с аппаратурой и мертвыми громадами автопогрузчиков, — по кровавому следу, змеящемуся на бетонном полу.

Кровь не только его. По пути мне попадаются два трупа — один с аккуратной дыркой во лбу... другой — плавает в бурой луже, с изрезанным бритвой лицом и располосованным горлом...



Я говорю себе, что не стану задавать вопросов.

Я говорю себе, что полиция...



Ох, мать его... какая подстава...



...— Идти можешь, мудак хренов?



Я пытаюсь поднять его на ноги. На перекошенной физиономии якудзы — привычная глумливая ухмылка.



— Нет, ну надо же... приехал все-таки... Нет, Мибу, ей-богу, выкуплю для тебя отдельную страницу в «Красной книге». Заслуживаешь, не вопрос... Фотографию туда, и все дела... типа, редкий вымирающий вид... в природе почти не встречается... Приехал... Блядь, кретин, руку осторожнее! М-мать твою...



У него вся куртка изодрана и в крови, и рубашка тоже, — и непонятно толком, откуда сочится.

Гребаный идиот...



— Что с рукой?...



— Заебись... Отлежал, блядь, пока тебя дожидался! Что за кретинские вопросы задаешь?... Машину далеко оставил?



— Тут. У входа.



— Ага... Ну, давай тогда... потихоньку...



Какого черта он не вызвал кого-нибудь из своих?...

Впрочем, сейчас не время для вопросов. Да и вряд ли он ответит. Когда мы выходим на свет, я замечаю неестественно суженные зрачки... Похоже, держался на кокаине до моего приезда. Это многое объясняет...



...Идти он может — хотя и с трудом. Заметно припадает на левую ногу. Я волоку его на себе через весь склад. Трупы за ящиками он не удостаивает даже беглого взгляда. Я — не удержавшись, в последний раз оглядываюсь на человека с красно-белой розой вместо лица...



Ну вот... наконец и выход — огромные железные ворота, с одной чуть приотворенной створкой. Я подтаскиваю его к стене, заставляю привалиться там — и сам высовываюсь наружу. Ни души поблизости... Какие-то работяги орудуют с контейнерами метрах в семидесяти, у другого склада, — но пока не смотрят в нашу сторону. А до дороги достаточно далеко, так что даже не доносится шум машин...



Щелкаю брелком сигнализации. Распахиваю пассажирскую дверцу. Расстилаю прихваченное из дома покрывало. Затем возвращаюсь в ангар.



— Давай, Икэда-кун... последний рывок...



Он смотрит на меня мутными от боли глазами, кривит бледные губы.



— Думал... на хрен... сбежал...



Меня не было минуты две, не больше. Впрочем... время — категория субъективная.



...Я подтаскиваю его к джипу. Заталкиваю внутрь. Оглянувшись, замечаю, что рабочие у того склада косятся в нашу сторону... правда, пока только смотрят — а номера машины им оттуда все равно не разглядеть... Ладно. Плевать. Но нужно сматываться отсюда как можно скорее...

Обойдя «лексус» кругом, сажусь за руль.



— Куда тебя? В госпиталь?...



Он с трудом разлепляет веки. Похоже, дорога до джипа отняла последние силы. Еще немного — и потеряет сознание ко всем чертям...



— Какой, на хер, госпиталь... придурок... Домой. Ко мне. Обани-дори... угол Сёши... пентхаус... ключ от лифта... в кармане возьми... И там — через подземный гараж... Понял?...



Обани-дори. Да, район мне знаком, конечно. Другой конец города... и с учетом пробок — ехать минут тридцать, не меньше...

Мелькает мысль наплевать на всё — и таки рвануть до ближайшей больницы. Я понятия не имею, насколько серьезно ранен этот ублюдок... и если не довезу до дома живым — перед его отцом ответ придется держать мне.



Ох, блядь, какая подстава...



Стиснув зубы, завожу машину и отъезжаю от склада, — но останавливаюсь почти сразу же, за углом... подальше от посторонних глаз, в узком проезде между ангаров. Оборачиваюсь к Икэде и принимаюсь расстегивать на нем куртку.



Черт его знает... кровь повсюду... его или нет — понять невозможно. Свежая — кажется, сочится откуда-то сбоку... но не то чтобы слишком сильно...

Ладно. Тогда — рубашку...



Ох, блядь...



...Цепкая рука внезапно перехватывает запястье.



— Мибу... — Хриплый шепот. Глаза не открывает — но ухмыляется... мерзавец. — Я конечно... понял... что тебе не терпится... но, может... до дома подождешь?...



— Пасть заткни, идиот. Подожди, я посмотрю... Куда тебя ранили-то, мать твою?...



Молчит. Послушная скотина. И ухмыляется.



— Хорошо. Попробуем еще раз. Открой пасть — скажи, куда ты ранен. Потом закрой опять. Так понятнее?



— Мибу... Ты охренительно груб... Где тебя вообще воспитывали, в какой подворотне?... Дырка в боку. И левая рука. Доволен?



— Был бы доволен — если бы в голову. Впрочем... ничего бы не изменилось. Ладно, черт с тобой... поехали...



Разобраться, сильно ли он ранен, я здесь все равно не смогу. Но сдается мне, что все же не смертельно, — так что до дома дотянет, а там... Как правило, у этой публики есть свои прикормленные врачи. Ну, или на худой конец вызову Куримасу...



...Добираться до Обани-дори я стараюсь окольными путями... так и пробок меньше, и шансов наткнуться на какого-нибудь слишком глазастого копа... Обмякший Икэда дремлет на пассажирском сиденье, — лишь время от времени постанывает, когда я слишком резко торможу.



...Нет, ну мать его, как же меня угораздило?...



Получаса езды явно недостаточно, чтобы найти внятный ответ на этот вопрос.



...

...



... — Пентхаус... На черта, скажи, нужна такая квартира, где невозможно отыскать ванную... Икэда, в следующий раз — развесь указатели... — Я открываю третью дверь подряд, и это опять оказывается стенной шкаф...



— Не всем же жить в собачьей конуре, где вместо мебели — одни циновки. ...Направо по коридору — потом налево, я сказал...



Мне пришлось оставить его в прихожей. И без того мы наследили... впрочем, это, мать его, уже не моя забота...



...А, вот и ванная, слава милосердной Каннон... Мрамор, и хром, и зеркала — и джакузи... Ну, разумеется. Дизайнер сделал бы себе сэппукку, не впихни он сюда джакузи...

Я оставляю дверь открытой, прихватываю с собой несколько полотенец...

Возвращаюсь.



— Так. Руку прижми. И пошли... Ч-черт, да не висни ты так на мне... Я тебе что, гребаный подъемный кран?... И — еще одно слово про «конуру»... и перевязывать себя будешь сам. Ясно?



— Й-ясно... ох, мать твою... Осторожно, угол!... Блядь, Мибу... тебя где учили раненых таскать?... Студент медколледжа, тоже мне...



— На курсах патологоанатомов. Заткнись. Уже немного осталось...



Ну вот. Всё. Добрались.

Теперь усадить его на пол. Стянуть наконец простреленную куртку. Потом рубашку, заскорузлую от запекшейся крови.



...Когда я отдираю ткань, присохшую к ране, он шипит и ругается сквозь зубы. Я с запозданием вспоминаю, что можно было размочить ее спиртом... Черт...

Рукав — разрезаю, его же собственной бритвой.

...Стараясь не думать о трупе, оставшемся на складе... том самом, с изуродованным лицом... Стараясь вообще ни о чем не думать.



...Он вытягивается прямо на мраморном полу, пока я осматриваю раны.



Плечо — сквозное ранение. Кость не задета. Красивая, аккуратная дырка. Только очистить — чтобы не загноилась. А так... даже зашивать ни к чему. Хватит и повязки.

Бок...



— Мать твою, Икэда. Какого хрена ты тут умирающего разыгрываешь? С такой царапиной танцевать можно... Пуля по касательной прошла...



...Но след оставила длинный — потому-то и столько крови. Хотя, сколько на нем было крови чужой, — еще очень большой вопрос.



Он ждет, пока я мокрыми полотенцами оботру ему руки, живот и грудь. На бледной физиономии — опять привычная ухмылочка.



— Это из-за дозы. Ощущения острее... все — и хреновые в том числе. Ничего... обо мне же есть кому позаботиться, верно... братец?



— Еще одна выходка в этом роде... братец... и я, пожалуй, оставлю сам себя сиротой. Лучше один раз объясниться с твоим папашей — чем раз за разом терпеть тебя.



Вместо того чтобы продолжать перепалку, он объясняет мне, где найти аптечку.

Бинты, обезболивающее, антисептик... неплохой набор.



— Вот ведь какая хрень... — Пока я обрабатываю раны, лоб якудзы внезапно прорезает вертикальная морщина. — Как будто знал, а? Позавчера — забирали Акабу из госпиталя... ну, этого токийского хлыща — ему с сердцем плохо сделалось... И что-то меня как торкнуло — пошел к их местному коновалу... Снабди, говорю, для первой помощи... А за каким хреном — вот черт его знает?! Сам не понял даже...



Я пожимаю плечами.

— Лучше бы тебе твои предчувствия сегодня что-то дельное подсказали, Икэда-кун.



Он открывает рот, уже готовый ответить, — и закрывает, с видом глубокой озадаченности на физиономии.

Но мне плевать, о чем он там может думать. И на все его предчувствия. И на все их разборки. Я ровным счетом ничего не хочу об этом знать. Не собираюсь задавать вопросов.



Сейчас я закончу здесь — и уйду.

К черту. С меня хватит.



— Джинсы, Мибу. Теперь снять джинсы... и ботинки...



— Конечно. А еще — носки. Иди на хер. Сам справишься.



— Не будь сволочью, Мибу. Или... это ты меня так стесняешься?



Чем препираться, — проще с этим покончить.

Гребаный ублюдок... и джинсы летят в общую кучу окровавленного тряпья...



— Нежные пальчики, братец... Смотри-ка — а у меня на тебя встает...



Вместо ответа я сжимаю ему раненую руку. Не слишком сильно — но вполне достаточно, чтобы он заорал как резаный и принялся осыпать меня бранью.



— Ну вот... — констатирую, довольный, отступая на шаг. — Уже не встает. Видишь, как просто...



— М-мать твою... сука... ну, доберусь я до тебя...



— Чш-ш, Икэда-кун, не нервничай... Давай я тебе халат, что ли, дам?



...Мне все же приходится помочь ему подняться с пола — и облачиться в длинную черную шелковую китайскую хламиду... естественно, с драконом на спине. Собственная татуировка якудзы нравится мне куда больше...

И, разумеется, когда я поправляю ворот, — он обхватывает меня здоровой рукой за шею... чтобы впиться в губы жестким, кусающим поцелуем.



Я бы удивился, честное слово...



...Правда, то, что удивляет в действительности, — это моя собственная реакция.



Адреналин. Адреналин и стресс, — и ничего больше. Но... отвечаю я ему почти с той же жадностью... и мы отваливаемся друг от друга одновременно, совершенно измочаленные, с саднящим ртом, и задыхаясь так, будто пробежали стометровку на время...



Еще пару секунд — молча. Глаза в глаза.

У этого ублюдка совершенно бешеный взгляд. Временами... я мог бы поклясться — зрачки вертикальные, как у кошки...



— Хрен... я... под тебя еще когда лягу... Мибу...



Мать его... У меня у самого подкашиваются ноги... Еще немного — и останется только привалиться рядом к стене, и хватать ртом воздух...



— Хрен... тебя кто... спрашивать будет... Икэда...



Притом, что я собирался сказать совершенно другое. В этом я абсолютно, непреложно уверен.



...Тех трех минут, что я трачу, помогая своему названному братцу доковылять до гостиной, вполне хватает, чтобы убедить себя, что я попросту оговорился...



...

...



Он разваливается на огромном кожаном диване, — и тут же вновь принимается командовать.



...Виски. Лед. Да куда столько льда, Мибу... мать твою... уволить такого бармена на хрен... На моё досадливое «вот и уволь» — следует очередное рявканье: телефон!...



Сигареты, раздраженно качая головой, я приношу ему уже сам. Не дожидаясь.



...Вместо «спасибо», впрочем, звучит: пепельницу и зажигалку!...



Гребаный наглый ублюдок.



— Ну, что? Теперь ты всем доволен, Икэда-кун? Лапши сварить, памперсы поменять — это уже не ко мне. Няньку вызови. А я поехал.



— Куда?



— Тебе-то какое дело? Домой. По мальчикам. В зоопарк. Главное, теперь я за тебя спокоен, так что...



Он повелительно тычет мобильником в сторону кресла, одновременно пытаясь набрать какой-то номер.



Я пожимаю плечами — и иду к выходу.



...Теоретически, человек с простреленным боком не должен быть способен оказаться на ногах так быстро...



— Мибу... оскорбленный в лучших чувствах... Роскошное зрелище, братец. — Он все-таки вынужден опять привалиться к стене. И мелово-бледное лицо от перенапряжения идет красными пятнами. — Вернись.



Нет уж, потакать этому наглому ублюдку я больше не намерен.



— И не подумаю. Ты просил помочь — я помог. Всё. У меня дела.



— А теперь прошу остаться. Что — так сложно?!



— Нет. Просто не хочу.



...Меня мало кто в этой жизни с той же легкостью доводил до белого каления — как этот дерганый убийца и наркоман. Но и мало кто заводил — с той же силой.

Не самое приятное признание... Я привык выбирать партнеров, которые были бы мне приятны — и вне постели тоже. А вот такое, чисто физическое влечение... не знаю, до сих пор я никогда не представлял, что это может сочетаться с отвращением ко всему остальному в человеке.



Черт возьми... что за гребаная мешанина у меня в голове...



...Я пожимаю плечами.



— Хорошо. Если ответишь на единственный вопрос: какого черта именно я? Тебе что — больше некому было позвонить?



Он смотрит в упор, с трудом отлепляясь от стены. Шелковый халат сползает, обнажая змеиную голову на плече. Змея косится рубиновыми глазами, не скрывая своего превосходства.



— Некому. — И возвращается в гостиную, не добавив больше ни единого слова.



Сдерживая вздох, иду следом. Задерживаюсь у раскрытых дверец бара, чтобы плеснуть себе виски... А когда вновь сажусь в кресло, — этот ублюдок уже ухмыляется мне с дивана.



— Кстати, забыл сказать... Ты бы все равно не ушел. Я входную дверь запер — еще пока ты ванную разыскивал. Ну, так что, Мибу?... Как дорого ты готов заплатить за свою свободу?



— Проголодаешься — сам откроешь...



...Как раз в этот момент у него звонит телефон. И пяти минут хватает с лихвой, чтобы решить, что пока торопиться мне, собственно, некуда...



...

...



...Ко второму звонку, я внезапно ловлю себя на том, что прислушиваюсь — и не без интереса.

Не к самому разговору, конечно. Со стороны Икэды не следует ничего, кроме обрывочных реплик, из которых мало что можно уяснить...



...Он говорит кому-то о засаде. О сорвавшейся стрелке. О подставе — с той стороны, откуда никак не мог ее ожидать. Он говорит о деньгах. И о каком-то Ясукаве — с которым лучше не трепать лишнего. Он говорит: хотя... Он говорит: конечно... Он говорит: отец... и клан... и почему-то, неожиданно — раскадровка...

Он говорит: всё в силе. Это уже к третьему звонку... Он говорит: это терпит.



Я слушаю — и не могу понять.



Того, зачем он ведет все эти разговоры при мне, — само собой... Но не только.

Я слушаю голос. И это — не тот голос, к которому я привык.

Не тот Икэда...



От ублюдка, дымящего сигарету за сигаретой, на диване напротив меня, и кажется, напрочь позабывшего о моем присутствии, веет не просто опасность. От него несет силой. Сдерживаемой — но от этого не менее хищной. От него несет зверем... и у меня едва ли не становятся дыбом волоски на руках...



И эти интонации... этот тон... Он как будто копирует кого-то смутно знакомого... и копирует очень неплохо, — вот только я никак не могу вспомнить, кого...



И жесты... внезапные... Манера вертеть трубку в пальцах, в промежутках между звонками... Что-то... что-то...



Ч-черт...



Я почти успеваю нащупать — когда у меня самого внезапно звонит телефон.



...

...



... — Детектив... простите — кто? ...Онори?... Да... разумеется, помню вас, детектив... ...Срочно встретиться со мной?... ...Нет, я не в «Ко Каку Рю», но буду там через... — Мать его, я же совсем забыл. Взгляд на Икэду — затем на дверь. Ну, ублюдок... теперь-то ты выпустишь меня отсюда?... Вместо этого ублюдок выразительно хлопает ладонью здоровой руки по дивану... Ах, вот как? Ну что ж... — Детектив, что вы скажете, если я приглашу вас подъехать... на Обани-дори. Угол Сёши. Дом без номера — но вы не ошибетесь. Он там один. И — пентхаус. Скажете портье, что вы к Икэде-сану, он вас проводит... ...Через сколько?... ...Хорошо, через пятнадцать минут...



Я прячу трубку в карман. Поворачиваюсь к якудзе.



— На черта тебе здесь полицейский?



Он лениво потягивается, забирая свой виски с полурастаявшим льдом с низкого журнального столика, сверкающего полировкой.



— Почему нет? Я его помню, этого копа... мудак редкостный... Хрен с ним, пусть приходит...



Содержательный ответ. И логичный. Еще пара минут в том же духе, — и я смогу себя убедить, что недавние звонки мне просто пригрезились.



Икэда тем временем щелкает платиновой зажигалкой. Раз за разом. Крохотное пламя подпрыгивает — и гаснет. Щелк. Щелк.



Щелк.



— Прекрати.



— Что, раздражает?



— Да.



Щелк.



...Еще бы он не воспользовался такой возможностью...



Вопрос теперь лишь в том — воспользуюсь ли я... тем, что он предлагает мне.



Щелк.



Щелк.



Я встаю. И пересаживаюсь на диван. И выуживаю кусочек льда из его бокала.

Он наблюдает из-под полуприкрытых век, с сытым, довольным видом нежащегося на солнце питона.



...Льдинка скользит по груди, между отворотов халата. Черный шелк поблескивает в лампах дневного света... и вода на моих пальцах и на его коже играет отражениями крохотных искр.



Щелк.



Свободной рукой я прижимаю его кисть с зажигалкой к дивану, — не то чтоб он особо сопротивлялся...

Льдинка неспешно подползает к ключице, оставляя за собой влажный змеиный след.



— Ты этого хотел, Икэда-кун?



...Кажется, точно с такими словами я обратился к нему и тогда, в Такао... но уже — после...



Он ухмыляется. Тоже помнит, похоже...



— Не знаю пока. Твой приятель — он со мной этот трюк уже пробовал. Но не покатило... С тобой, Мибу... не знаю, поглядим. Как себя проявишь...



Он что, рассчитывает вызвать у меня приступ ревности? К кому из двоих — это еще вопрос...



Мне смешно. Я продолжаю растапливать льдинку у него на груди. Намокший шелк сползает в сторону, открывая сосок...

Он... Лицо остается таким же невозмутимым, — но воздух вырывается сквозь зубы с едва слышным присвистом... И румянец понемногу проступает на скулах.

И... я держу его запястье... и могу чувствовать пульс...



...Очень медленные круги...



— Мибу... — Да, он не так хорошо владеет собой, как хотел бы показать. Голос... голос выдает возбуждение. Хриплый. Срывающийся на второй гласной. — У нас... типа как было всего пятнадцать минут... ты не забыл?...



Лед у меня в пальцах почти растаял. Но подушечки достаточно холодные... и он вздрагивает, когда я распускаю пояс халата — чтобы провести ими по напрягшемуся животу, минуя наложенную на бок повязку.



— Помню. Я отсчитываю, не волнуйся. Ты будешь как раз в нужной кондиции к его приходу... чтобы остаток времени провести в ванной — и не мешать нашему разговору...



— Ах ты... — Задыхается. Срывается — потому что как раз в этот момент моя рука ложится на его член. — ...гребаный... ублюдок...



— Еще минут пять — если повезет. Потерпи, Икэда-кун... Это тебе за самолет, кстати...



Я могу исполнить свою угрозу. С простреленным боком и рукой, даже на обезболивающем, он не то чтобы в состоянии особо дергаться сейчас...

Я даю ему это почувствовать. Я намеренно замедляю темп.



— М...ми-бу...



Накрываю его губы своими.



— Чш-ш, Икэда-кун... ты же не хочешь впустую потерять оставшиеся четыре... нет, уже три минуты...



В ответ он с такой яростью подается бедрами вперед, — что лицо тут же искажается гримасой боли... Раненый бок дает о себе знать.



— Чш-ш, — повторяю я... ни на йоту не замедляя и не убыстряя движений руки... — Тихо... Это лишнее... лежи смирно...



Распахнутые глаза. Зрачки, сузившиеся до булавочной головки. Закушенная губа.

Последние секунды — когда я еще могу решить...



Остановиться. И отправить его в ванную.

Или закончить с ним самому.



Я убираю руку.



...

...



...Телефон звонит именно в этот момент. Портье...



...

...



Отдать должное его самообладанию: он отвечает. И голос звучит почти нормально — когда он велит проводить гостя наверх. И дыхание срывается только в самый последний момент, — но он все равно успевает бросить трубку раньше, чем на том конце провода успеют удивиться, — когда я вновь обхватываю пальцами его член...



...Это гонка на время. Я почти слышу, как едет этот гребаный лифт.

Мы не так давно поднимались на нем. Старая конструкция... не скоростная... Но все равно, секунд сорок, не больше...



Я смотрю ему в глаза. И смеюсь.

Мы оба, кажется, напрочь разучились моргать.



Мои пальцы сжимают головку. Вверх... вниз... Он пытается вновь дернуться навстречу — и опять причиняет себе боль...



Лишних сорок секунд, — если лифт оставался на нашем этаже, — пока он сперва спустился на первый...



Я ставлю на это. На то, что днем все жильцы где-то в городе... На то, что лифтом, идущим до пентхауса, вообще, пользуются редко...



Плюс-минус двадцать секунд еще на что-нибудь...



Я смеюсь — и смотрю ему в глаза.



...Он кончает... молча... прикусывая губу так, что на коже остаются иссиня-белые лунки...



...Слышно, как на площадке открываются двери кабины...



...Мы вдвоем облизываем мои пальцы, сталкиваясь языками... все капельки спермы, до единой... начисто... у меня уже нет времени идти в ванную и мыть руки...



Я давлюсь смехом, — когда тренькает дверной звонок, — при мысли о том, что именно эту ладонь протяну сейчас детективу Онори для рукопожатия.



— Ты ёбнутый на всю голову, Мибу... — Икэда тоже заходится в тихой истерике, глядя на меня. — На всю, блядь, гребаную патлатую голову... Иди, открой ему. Дверь не заперта, кстати... я тебя обманул...



— Знаю. Я видел, в каком положении были защелки, — когда за тобой вернулся.



...Десяти секунд, пока я иду по коридору, как раз хватает, чтобы восстановить сбитое дыхание. Но не чтобы избавиться от ощущения, что мне самому джинсы слишком тесны...



...

...



Я всё-таки не подаю руки детективу Онори. Пусть думает, что хочет...

Просто отступаю на шаг от открытой двери — и делаю приглашающий жест.



Если его и удивляет, что я впускаю его в чужой дом так по-свойски... он умело держит эмоции при себе.

Впрочем, то, что обо всей нашей компании он далеко не самого лестного мнения, — это мне и без того известно. Можно обойтись и без лишних демонстраций...



...Поскольку Икэда так и не встает с дивана, напитками также приходится заниматься мне.

Виски всем троим... И лед по бокалам я раскладываю почти не дрогнувшей рукой.

А глухой смешок за спиной... в общем-то мог относиться к чему угодно.



Детектив закуривает без приглашения. Дешевые сигареты, — от которых якудза демонстративно морщится... но я взглядом показываю, что если ему придет в голову отправить меня еще и включать кондиционер, — он пожалеет, что родился на свет... еще до того, как закончится этот вечер.

Наш телепатический обмен детектив опять пропускает мимо внимания... или по крайней мере, умело делает вид.

Я, в свою очередь, могу лишь надеяться, что не потерял свою маску невозмутимости где-нибудь по пути между гостиной и холлом...



...Сержант Онори глотает виски. Залпом — «Чивас» пятнадцатилетней выдержки, как дешевое кукурузное пойло...



— Вы... виделись с доктором Мураки со вчерашнего дня, Мибу-сан?



Я смотрю на него. Эта усталая, безучастная невозмутимость внезапно начинает действовать мне на нервы.



— Вы... здесь с официальным визитом, детектив Онори?



Он поднимает на меня глаза, и потирает лоб, как будто страдает от головной боли.



— Как всегда, отвечаете вопросом на вопрос, Мибу-сан... — А слышится «увертливый, скользкий ублюдок». Очень явно слышится. Почти неприкрыто.



Я внезапно припоминаю запах, которым от него повеяло — через аромат лосьона и мятной жвачки — в коридоре, и понимаю, что дело вовсе не в спазмах и не в давлении.

Похмелье... Ну, разумеется. И это многое объясняет.



— Нет, детектив, не всегда. Но я хочу знать, допрос это — или разговор? Хотя сути это не меняет — потому что со вчерашнего дня мы не виделись с доктором Мураки.



...И если он опять вляпался в неприятности — алиби я обеспечу ему каким угодно иным способом...



Однако выясняется, что дело вовсе не в этом. И, разнообразия ради, к Мураки у полиции никаких претензий. Только невысказанные подозрения — на дне зрачков детектива Онори... почти утопленные в виски... Но это, по сути, не так уж важно.



Важен только мальчик, убитый на пустыре. И... названное Мураки имя.



...— Короче говоря, этот ублюдок Грэй потребовал его к телефону, — завершает полицейский свой рассказ. — И сказал, что следующим на очереди у него вы, Мибу-сан. В вашем собственном доме. Ну, возможно, он выразился не прямо такими словами... но смысл был очевиден. Вот так-то.



Молчание наступает, — нарушаемое лишь тонким звяканьем льда в чьем-то бокале.

Я пожимаю плечами.



— И вы искали меня... только чтобы предупредить, детектив?



— Вроде того, да... — Он хмыкает, словно логика этого шага ускользает в первую очередь от него самого. — Круглосуточную охрану мы вам обеспечить все равно не сможем. Но... полагаю, у вас и у самого средства найдутся...



Недовольно-брезгливое выражение на лице слишком ясно говорит о том, какого мнения он о моих пресловутых «средствах». Это — и еще косой взгляд в сторону Икэды.

Ухмыляющийся, в своем шелковом, распахнутом на груди халате, тот, пожалуй, избыточно демонстративен.



И... зажигалка, мелькающая в пальцах...



Щелк.



И смеющийся взгляд — прямо на меня.



...Если сейчас я запущу в него стаканом... сержант Онори, пожалуй, может нас неправильно понять.



Щелк.



— И что ответил... доктор Мураки — на эти угрозы? — ленивым тоном интересуется якудза.



Мне самому и в голову бы не пришло спросить. Ответ и без того слишком очевиден.

И полицейский лишь подтверждает это — демонстративно поводя плечами.



— Ничего. Они его не слишком впечатлили, похоже.



Я уверен, в глубине души он доволен. Или будет доволен — если любой из нас троих вляпается в неприятности. Мы олицетворяем все то, что так раздражает его, что мешает честному копу выполнять свой долг.

Убийца, ускользающий от правосудия... Якудза со слишком хорошими связями, чтобы можно было до него дотянуться... И честный обыватель, успешно покрывающий их обоих... Да, несомненно, детектив Онори будет только рад...



И все же врожденное чувство долга...

Он вновь переводит на меня покрасневшие глаза.



— Надеюсь, вы не будете так же безрассудны, Мибу-сан. Этот Грэй — ненормальный. Несомненно, полиция его отыщет, мы бросили все силы на поимку, но... Психопаты настойчивы и изворотливы. Если он всерьез вознамерится добраться до вас...



— Пусть это вас не волнует, детектив. — Щелк. И зажигалка наконец исчезает из пальцев Икэды. Как и — внезапно — глумливое выражение из его глаз. — Я о нем позабочусь. Это уже мое дело.



...И — что-то странное... опять. В лице. В интонациях. Неожиданно жестких. Властных. Как недавно — по телефону. Как будто на секунду упала маска — и под ней оказалось совсем другое лицо...



Детективу Онори, впрочем, нет до этого никакого дела. Он выполнил свой долг — и теперь поднимается, чтобы уйти. Допивает последний глоток виски. Одергивает мятый, дурно сидящий пиджак...



Я тоже поднимаюсь следом, — проводить его до дверей. На долю мгновения, когда мы оказываемся совсем рядом... мне чудится запах вишневого табака от его одежды.

И я с трудом подавляю желание спросить — что там Мураки?...

Все ли в порядке?...



Если я захочу это узнать — мне достаточно просто снять трубку и позвонить.



...Они его не слишком впечатлили...



Мне не нужны на размышления даже те пять секунд, что я трачу, запирая за полицейским дверь, — чтобы понять, что я не сделаю этого звонка.



...

...



— Ну что, Мибу? — Я возвращаюсь, и на лице у Икэды все та же вечная кривая усмешка. — Поговорим о твоей безопасности? У меня тут появилась... пара идей...



— Благодарю, Икэда-кун. Своей безопасностью я привык заниматься сам.



— Как большой мальчик, да? И самоудовлетворяться в ванной — тоже?... Ладно. Иди сюда, не заставляй меня вставать. Мы не закончили...



— Кто тебе на хрен сказал, Икэда, что я в тебе нуждаюсь — даже для этого?!



— Мать твою... ну, эта гордая, обидчивая ока-сан... Так ты идешь, или нет? Смотри... могу ведь и передумать!...



Какого черта я вообще делаю здесь, в этом доме? Я вполне мог уйти вместе с детективом. Или раньше... Когда угодно...

Какого черта я остаюсь — и...



И...?



...Чего у него не отнять — он хорошо умеет целоваться. И... мать его... как будто знает в точности — чего мне хочется, в каждый конкретный момент...



Чего у него не отнять...



...У него мускусный, животный запах. Возбуждение...

У него острые ногти, которыми он царапает мне плечо.

У него прерывистое дыхание. И желтые искры в глазах.

Зубы, прикусывающие кожу в основании шеи. И голодный, предвкушающий смех.



...У меня — внезапная слабость. И головокружение. И ощущение падения — словно в бездонный колодец.

И странное чувство... как будто чьи-то пальцы, внутри, сжимаются, впиваясь в солнечное сплетение...

И не хватает дыхания — точно удавка на горле...

И кровь стучит в висках взбесившимися палочками ударных...



...У нас...



...

...Телефон...

...



...Мой? его?...



Он все еще пытается выпутать меня из джемпера — одной здоровой рукой... Я — на ощупь тянусь к журнальному столику... нашариваю эту гребаную трескучую тварь...



— Твой... Икэда... ответишь?...



Судя по выражению лица, он вполне готов запустить мобильником через всю комнату...

...Но взгляд меняется — в тот же миг, едва лишь падает на дисплей...



И голос. Тут же выравнивается. Как будто сбросили рубильник.



— Да. — Одновременно рявкающее — и почтительное. Странное сочетание. — Да. Хорошо. Всё понял. Сейчас.



И...



— Мибу... — Уже отключив связь. Сквозь стиснутые зубы. Но — ровно. Почти ровно... — Вот ч-черт... Поможешь — одеться?



...Белая рубашка. Галстук. Черный костюм. Униформа.

Мацумото?... Я мог бы не спрашивать — даже если бы не узнал знакомый номер.



Сожаление — или облегчение?



Я не знаю, что могло начаться сегодня. Уже, скорее всего, никогда не узнаю.

Повторения, во всяком случае, не будет...



Не в смысле секса... тут не берусь что-либо предсказать. Но...

...было несколько странных секунд...

...подвешенных...

...ненастоящих...



Почти как близость.

Почти как... вспоминание...



Не знаю...



Я ловлю себя на том, что отвожу глаза.

Он тоже смотрит куда-то мимо.



— Полагаю, братец... предлагать тебе меня здесь дожидаться... было бы бесполезно, да?



В его голосе, за привычной нагловатой насмешкой, неожиданная напряженность.

...Он молчал все то время, что я помогал ему натягивать одежду.



— Еще чего не хватало. Никаких шансов, Икэда-кун.



Он запивает таблетки обезболивающего газировкой, прямо из горлышка...



...И внезапным резким жестом швыряет бутылку...



...в стену...



...вдребезги...



...и осколки сверкающим веером ложатся на белоснежный ковер...



...

...



У него — абсолютно спокойное лицо.



...

...



— Красиво, — отмечаю я, направляясь к дверям. — Но совершенно бессмысленно. Не вздумай, когда вернешься, ходить босиком...



...

...



Мы молча спускаемся обратно в гараж. Его собственная машина — гоночная «мазда» последней модели — здесь же; и я понятия не имею, как и почему он оказался без автомобиля на тех складах...

Он почти не хромает, когда идет.

Не то чтобы я за ним наблюдал...



...

...



— Заеду посмотреть на свой пион... как-нибудь на днях.



Я пожимаю плечами.



— Твое право.



И иду открывать машину...



...Он почти не хромает — да. И, похоже, способен двигаться совершенно бесшумно, когда пожелает...

По крайней мере... когда он внезапно наваливается сзади, вбивая меня в бок джипа, — я даже не успеваю понять...



— Я — сказал — что — заеду...



Гребаный, мать его, ублюдок...



Наше сдавленное дыхание отражается от бетонных стен. Это — и еще капающая где-то вода... единственные звуки в тишине гаража.



Он и правда похож на хищное животное... Приподнимающаяся, подергивающаяся верхняя губа... подрагивающие крылья носа... Он вжимается — и пьет мой запах с такой жадностью... как будто пытается его запомнить... как будто намерен идти по следу... М-мать его... он всерьез меня пугает, этот ублюдок... черт бы его побрал...



— Я — с-сказал — твое — право...



Еще несколько секунд — растягивающихся резиновой лентой.

Лентой, на которой мы оба балансируем, как гребаные канатоходцы...



...— Опоздаешь к отцу, Икэда. Хватит.



Лента лопается. Я слышу звук. И чувствую отдачу — на нас обоих.

Вздрагиваем оба. Отшатываемся. Он наконец убирает руки.



Всё. Кончено.

Наваждение рассеялось, как туман.



Он разворачивается и идет к машине. Он почти не хромает.

Я открываю дверцу и сажусь за руль. Руки почти не дрожат.



...Я понятия не имею, что это было.

Несколько секунд... Было несколько секунд, когда я, кажется... всерьез... был готов...



Черт.

Ч-черт...



К черту!...



Я завожу мотор. Я выезжаю из гаража. Я не оглядываюсь. Ни разу.



...Хватит ли мне времени, чтобы убедить себя с том, что ничего не произошло, — пока я еду до дома?



...

...



Не хватает.



...

...



Хорошо. Тогда у меня есть еще целый вечер. И, если нужно... то целая ночь.



Ничего...



Ничего.



Ничего.