Что видит пустота, когда смотрит мне в глаза? Себя...
Звонок лисенка — как всегда неожиданность. И я как всегда не знаю, рад ему или нет.
Впрочем, это незнание давно стало столь привычным, что я предпочитаю об этом не думать.
— У меня дела в Осаке, кицунэ. — Естественно, менять свои планы никто не собирается. — Если хочешь, можешь найти меня там. Минут сорок... Да, возможно, минут сорок я и смогу тебе уделить.
Мой персональный модифицированный штамм корейской чумы — стопроцентное заражение, стопроцентная смертность, гарантированная агония в процессе — бросает трубку, не соизволив попрощаться. Я заканчиваю собираться и вызываю себе такси.
Всё равно по городу возить меня Юкире: я не знаю и половины нужных мест... так что до Осаки предпочитаю добираться поездом.
...Полупустой вагон. Кресло у окна принимает меня в свои чересчур услужливые объятия. Темно-синий цвет успокаивает. Я внезапно вспоминаю, что толком не спал уже черт знает сколько времени. Хотя полчаса едва ли спасут, конечно... И все же — с облегчением смежаю веки...
читать дальше
...лишь для того, чтобы пять минут спустя вздрогнуть от неожиданности, — когда две крепкие ладони зажимают... нет, не глаза — сонную артерию, разумеется.
Да. И я опять не почувствовал, как маленький мерзавец подкрался сзади...
— Кицунэ... похоже, в детстве ты играл в какие-то неправильные игры.
— Зато ты сразу понял, кто это. А всё потому, что я сторонник небанальных решений. — И чуть сильнее сдавливает мне горло. — Асфиксия в сочетании с сексуальным возбуждением... Мибу, я тебе обещаю, эффект будет охрененный. Погоди немного...
Сильнее откидываюсь в кресле. Сопротивляться бессмысленно. И тем более — поднимать шум на весь вагон. А если этот паршивец меня придушит... тем хуже для него, в конце концов. За оставшиеся двадцать пять минут пути спрятать труп — полагаю, задачка окажется не из легких.
...О чем, собственно, я ему и сообщаю. Не преминув поинтересоваться, где же обещанное сексуальное возбуждение?
Или он рассчитывает на эффект от одной только асфиксии?...
— Леность, кицунэ. Ничего кроме лености. А теперь оставь меня в покое. Я вообще-то хотел вздремнуть.
— Старость, Мибу. Ничего кроме старости. На твоем месте я бы стыдился.
Пальцы в последний раз проходятся по гортани, и я стараюсь не слишком заметно морщиться, когда он ощутимо прижимает ключичную ямку, — и наконец отпускают. Еще секунда — и Ёдзи оказывается в кресле напротив. Совершенно блаженная ухмылка... и красные от недосыпания глаза.
— Лисенок... у тебя такой вид, будто тебя минут пять назад вытряхнули из стиральной машины. Причем не достирав до конца... Опять сверхурочные?
Радостно потягивается, забрасывая руки за голову. Гибкий звереныш... Слишком острые зубы и когти. Всё — слишком.
— И не спрашивай, Мибу. Беда в том, что я чересчур ответственный. Но кто-то же из нас двоих должен зарабатывать на жизнь, разве нет? А учитывая, что ты все свое время тратишь черт знает на что... — И красноречиво пожимает плечами.
...После Киро... Когда я хоть немного обрел способность мыслить трезво... Одним из первых моих решений было — больше не иметь с лисенком никакого дела. По ряду самых разных причин... в равной мере эгоистичных, все как одна, но в тот момент меня это меньше всего волновало.
Просто представить себе, что однажды я могу пережить нечто подобное — еще и из-за этой маленькой чумы, которая сейчас со счастливым видом сидит напротив меня в темно-синем кресле, поджав под себя ноги... упираясь подбородком в колени... наблюдая за мной из-под полуопущенных ресниц... Нет. Одного раза мне хватило. А еще и учитывая специфику...
.
Нет, сказал я себе. Нет.
...Возможно, пора признать, что в каких-то областях моей жизни право выбора и принятия решений мне давно уже не принадлежит?...
...Самообман, который меня вполне устроит?...
Я не знаю. Еще одно привычное незнание. И — я опять не думаю об этом. Так проще...
— Лисенок. Ты впихнул в свои три фразы столько подтекстов и намеков, что я даже не стану пытаться тебе отвечать по пунктам. Ответ «ни-ког-да». И точка. Доволен?
Мне казалось, улыбаться еще шире эта нахальная корейская физиономия уже не в состоянии. Теоретически, это противоречит всем законам физиологии. Максимум мышечного растяжения, и прочее... черт, я ведь все-таки два года отучился медицине...
На практике, лисенок плевать хотел на любые законы и правила... и к этому, видимо, мне тоже уже давно пора привыкнуть.
— У меня плохая новость, Мибу. Нам осталось ехать семнадцать минут. Ты не успеешь меня отыметь в этом поезде, как бы сильно тебе этого ни хотелось.
Чертов маленький наглый ублюдок.
— Кицунэ, в последний раз так дешево развести на «слабО» меня пытались столь давно, что даже неловко вспоминать. Да и то — безуспешно. Кроме того... в поездах чертовски тесные туалеты. И отметь, я даже не упоминаю о том, что это попросту вульгарно. Ты не поймешь значения этого слова, даже если объяснять тебе его возьмется все императорская академия наук.
Он смотрит на часы. Скорбно-трагическая мина в сочетании с довольной ухмылкой — еще один физиологический нонсенс. У него — прекрасно получается.
— Пятнадцать минут, Мибу.
Я смотрю на него. Он смотрит на меня. За овальными окнами проносящийся мимо зимний пейзаж сливается в сплошную серую ленту. Кроме нас в этом вагоне еще от силы человек десять.
...И все они, как один, смотрят нам вслед, когда мы поднимаемся и идем по проходу в сторону тамбура.
Что, в общем-то, странно. Внешне, мы вроде бы ничем не должны привлекать внимания — я и лисенок. Разве что... аура?
Черт его знает...
...
...
...Тесно. И очень вульгарно. О, да.
...
...
...У нас остается еще две минуты на то, чтобы привести себя в порядок, перед крохотным зеркалом. Поправить одежду — я только сейчас замечаю, что на нас почти одинаковые кожаные куртки, — перевязать волосы в одинаковый хвост...
— Хуже всего, Мибу, что нас еще и заподозрили в инцесте, — меланхолично замечает мой любовник, первым выскальзывая в узенький коридор и облизывая искусанные губы. — У тебя там вещи остались? Если нет... то лучше в вагон не возвращайся. Тебя линчуют. И кстати... секс был весьма так себе. Я знал, что ты не справишься.
— А рот мне пришлось тебе зажимать — видимо, чтобы ты не выражал свое недовольство слишком громко? Но... в целом, ты прав, пожалуй. Мне давно пора подыскать себе кого-нибудь помоложе. Ты недостаточно меня возбуждаешь, кицунэ. Теперь я в этом окончательно убедился.
Это его затыкает. Надежно. Как раз на те полторы минуты, что остаются до прихода поезда на центральный вокзал Осаки.
И слава милосердной Каннон. Иначе, чтобы закрыть ему рот, — мне пришлось бы придушить паршивца. А тему взаимосвязи асфиксии и сексуального возбуждения... ну, в общем, еще какое-то время я предпочел бы больше не поднимать.
...
...
...Первое, что говорит Юкира, встречая нас с поезда:
— Мибу, что за странные следы на шее? Тебя пытались придушить, или...
Второе — окинув нас с Ёдзиро еще более долгим, задумчивым взглядом:
— Чертов инцест. Мибу. Ты совершенно непристоен. Вы оба, уж если на то пошло. Пусть хоть один распустит волосы. А то в глазах двоится, как с похмелья.
Добро пожаловать в Осаку. И чтобы я еще хоть раз сел в этот гребаный поезд...
...
...
...Я возвращаю Юкире платиновые запонки, которые он одалживал мне для приема. За обедом, которым он угощает нас в какой-то забегаловке, где, по его словам подают лучшую в городе тэмпуру — действительно сносную, вынужден признать, — лисенок вытягивает из меня всю историю со смокингом. Моего стоицизма хватает на то, чтобы пропустить мимо ушей половину ядовитых комментариев — от этой подозрительно спевшейся парочки.
Впрочем, к моменту, когда меня начинают прочить в советники по делам якудза при будущем мэре, терпение все-таки лопается.
— В советники по делам несовершеннолетних — так будет вернее. Мне всегда казалось, что концлагерь — идеальное решение проблемы воспитания подрастающего поколения...
— Камигадзава, — мечтательно стонет лисенок. — То-то я всё пытался понять — что же мне напоминает это место...
— Тебе, кицунэ, опасаться нечего. За корейское происхождение при новой власти будут просто расстреливать без суда.
Ёдзи тяжко вздыхает. Сместившись за спину, принимается заплетать мне волосы в косу.
— У меня китайский паспорт, Мибу. А китайцев расстреливать нельзя — у вас перед ними генетическое чувство вины... за Маньчжоу-Го, и всё такое.
— Кто тебе наплел этот бред, лисенок? Японцы — высшая нация, и рождены, чтобы править миром... Да, и оставь мою шевелюру в покое, неудавшийся хунвэйбин, ты смущаешь официанток...
Но нет же. Юкира тоже убежден, что коса — это именно то, что нужно. Он отказывается везти меня куда бы то ни было, если я трону ее хоть пальцем. Ему хочется избавиться от двоения в глазах — когда он на нас смотрит. Ему абсолютно наплевать, как я выгляжу, — но нравится слушать, как мы препираемся с Ёдзи.
По-моему, корейское отродье его попросту загипнотизировало...
Я посылаю к чертовой матери их обоих. Я говорю, что мне нужен пистолет.
...
...
К чести Юкиры, его невозможно чем-либо удивить. К чести Юкиры, он знает в этом городе каждую подворотню, каждую подпольную лавку и каждую собаку. К чести Юкиры, он никогда не задает лишних вопросов.
Мне было бы весьма затруднительно признаться ему в том, что я не готовлюсь к серьезным неприятностям... что я не влип в гангстерские разборки... что нас не ожидает «вторая осакская война»... что я не собираюсь грабить старушек в подворотне...
...что мне попросту снятся дурные сны.
Которую ночь подряд.
Сны... такие же — как те, в которых я видел гибель Киро...
Задолго до того, как это случилось... Хрупкая фигурка... улица... ползущее вниз боковое стекло — и рука с пистолетом... Всегда одно и то же. Когда это случилось в действительности, первой реакцией был шок. Я думал, что вот-вот проснусь, и...
К черту.
Я похоронил Киро. Но я не хочу хоронить никого еще.
А сны... Нет. Я не помню деталей. Но... мне не нравятся эти сны.
И все же хорошо, что Юкира не задает лишних вопросов.
...
...Он привозит нас в какую-то лавку, после короткого звонка. Ничего необычного — самая банальная аптека...
Короткий обмен взглядами. Кажется, наш спутник показывает хозяину какой-то знак... В любом случае, нас приводят в заднюю комнату и прикрывают дверь. И...
...Стеллажи со склянками и мазями разъезжаются в стороны, как в гребаном шпионском боевике. Аккуратно уложенные, в мягких бархатных гнездах, на нас смотрят, поблескивая вороненой сталью... те вещи, которые я никогда не хотел бы брать в руки, если бы кто-то предоставил мне выбор...
Хозяин лавки, хмурый, неулыбчивый, с зачесанными на лысину жидкими прядями, принимается сыпать аббревиатурами и цифрами, с такой скоростью, что я теряю всякий интерес к разговору уже секунд через сорок. Бессмысленно. Я заранее объяснил Юкире, что именно мне нужно... и готов заплатить. Дальнейшее — явно не в моей компетенции...
Однако когда мой провожатый тянется к одному из пистолетов на стеллаже, лисенок неожиданно подает голос:
— Фига ж себе! Так они что — настоящие?!
Три пары глаз, уставившиеся на него с разной степенью раздражения, маленькую чуму, похоже, ничуть не смущают. А я только-только подумал, что уж очень подозрительно он притих...
— Слушай! — Ёдзи виснет у меня на плече. — Это же всё — не для пэйнтбола... Нам такая хрень нафиг не нужна — так что пошли отсюда...
— Но...
— Пошли, я тебе говорю! Нам нужны те, которые краской стреляют, а не эти... антигуманные творения инженерной мысли. Да и цены к тому же — за пределами разума.
Полагаю, после такого — нам бы не продали здесь не то что оружия... но даже аспирина.
...
...К чести Юкиры, он срывается на нецензурную ругань — только после того как мы выходим наружу и вновь загружаемся в его «нисан».
Лисенок переносит брань с терпением человека, которому доводилось слышать о себе вещи и похуже.
...Причем, зная младшего Ёсунари... не сомневаюсь, что так оно и есть.
— Микрофоны, — пожимает он плечами, дождавшись, чтобы Юкира сделал паузу — перехватить воздуха. — Жучки, у него в лавке. И я не думаю, что это... министерство здравоохранения.
Юкира давится на вдохе.
Ёдзи услужливо хлопает его по спине.
Я — старательно делаю вид, что, с заплетенной косой за спиной, чувствую себя самым адекватным человеком в этом городе.
Осака всегда казалась мне местом, куда я приезжаю, чтобы искупить свою дурную карму.
...
Третья лавка наконец получает одобрение лисенка. Здесь — никакой бутафории. Самый настоящий оружейный магазин. Только... специальный каталог для своих. И — цепкий, внимательный взгляд продавца.
— Что конкретно интересует? Снайперки? Пистолеты-пулеметы? Что-нибудь посолиднее? Если просто для города — то есть парочка мини-«Узи», по очень приемлемой цене...
— ...Это из той партии, что ли, которую израильтяне втихую сбросили на рынок, из-за того, что там у половины — затвор клинит?... — Ёдзи сует нос в каталог. Страницы мелькают под пальцами. На вопрос ответа он не ждет... вместо этого одобрительно хмыкает над очередной фотографией. — Вау. А на «Тавор» у вас какие прицелы?... ITL MARS или N/SEAS?
— Молодого человека интересуют штурмовые винтовки? — В тоне торговца иронию можно усмотреть разве что под электронным микроскопом. — Или, может быть, предложить вам вариант OICW...?
Мы с Юкирой переглядываемся. У моего старого приятеля — довольный вид ребенка, которого, после полугода напрасных просьб, наконец-то привели на представление в цирк.
Мне — все больше хочется остановиться на простой рогатке.
Ёдзи трется щекой о мое плечо. Как всегда демонстративен, и настолько этого не стесняется — что поневоле и остальных заставляет принимать свои выкрутасы как должное.
— Это не для меня. Для него. А ему все эти таворовскиие навороты... Хм-м... — Он пару секунд морщит лоб... затем огорченно разводит руками. — Цифровой блок управления огнем, комбинированный оптический прицел, лазерный дальномер, целеуказатель... связь по оптоволокну с GPS и цифровой видеокамерой... Мибу? У тебя есть GPS?
— У меня нет даже видеокамеры, кицунэ. Спасибо. Это совершенно лишнее.
— Так я и знал. Но ты все же подумай... Бли-ин, там скорострельность — до девятисот выстрелов... — Он блаженно закатывает глаза. Кажется, еще немного — и я услышу оргиастические стоны.
— Хочешь меня разорить на боеприпасах? — Поддаваться я категорически не собираюсь. И еще менее — сбивать себя с делового настроя. И без того вся эта затея не доставляет мне ни малейшего удовольствия...
Лисенок морщится, захлопывая каталог.
— Отвратительная приземленность. Мне стыдно за тебя. Ладно, тогда — пусть будет просто «Глок-17». — Душераздирающий вздох. — Воплощение банальности... Правда, зато разобрать можно с помощью шпильки для волос... и всего-то на тридцать частей. Паззлы в детстве складывал, Мибу? Вот — теперь будет что вспомнить...
...Еще минут пятнадцать они с владельцем магазина тратят на обсуждение отдачи у разнокалиберных пистолетов, дружно ругают неведомый мне «Тип 68», достигают полного консенсуса при выборе боеприпасов к «Глоку», колеблясь между пустотелыми и цельнометаллическими патронами... Мибу, у тебя цель как — бронированная, или обычная?... сговариваются о встрече на будущей неделе, чтобы все же проверить, перекашивает у мини-«Узи» затвор, или это просто байки...
...Выбор наплечной кобуры, стараниями все того же Ёдзи, превращается в нечто уж совсем непристойное, — Юкира советует продавцу для таких случаев завести закрытые кабинки, — и наконец мы вываливаемся на улицу, задыхаясь от смеха, взъерошенные, с совершенно безумными глазами...
Ну да, именно так и должны выглядеть люди, только что обзаведшиеся абсолютно чистым, незарегистрированным пистолетом у полулегального дилера... В последний раз я так веселился, наверное, в колледже, когда нас с Мураки чуть не застукали за курением марихуаны.
...
Юкира довозит нас до ближайшей стоянки такси. Ничего не говорит на прощание, — только пожимает массивными плечами, глядя куда-то поверх моей головы. О моей осторожности у него — давно сложившееся собственное мнение. О способности «выискивать неприятности на собственную задницу» — тем более. Ничего, из того, что я мог бы сейчас сказать, этого мнения не поколеблет. И к тому же...
Если действительно станет жарко, — он будет первым, к кому я обращусь. Это знает он. Это знаю я. Это факт, не требующий ни обсуждений, ни доказательств.
Так что... Единственное напутствие, которое я получаю в спину, уже на выходе из машины, это:
— Пальцы береги, Мибу...
У меня уходит минуты полторы, чтобы понять, что именно он имеет в виду.
Когда понимаю — я лишь повожу плечами в ответ. Бессмысленный жест: Юкира давно уехал.
Юкира... у которого не хватает фаланги на левом мизинце...
Что ж. Он имеет полное право советовать и предупреждать.
— М-м... А знаешь что, Мибу... поехали в «Гэлэкси», — неожиданно заявляет лисенок, повисая у меня на плече. — Хочу на «американские горки». И вообще... у меня выходной.
...
...
В парке развлечений «Гэлэкси», к югу от Осаки, на редкость немноголюдно. Февраль, будний день... Ни детей, ни туристов. Неуместно бодрые марши разлетаются по пустынным дорожкам, словно в растерянности от того, что их некому слушать. Редкие посетители перебрасываются смущенными улыбками, как будто пойманные с поличным — как ни странно, сплошь одни взрослые, без детей.
Ветер несет по асфальту кульки из-под чипсов и пестрые обертки конфет...
Ёдзи, как и грозился, прочно оккупирует «американские горки», попросту отказываясь вылезать из кабинки, когда поезд возвращается на место отправки.
Целый ряд причин — эгоистичные все, как одна... и не имеющие сейчас ни малейшего значения— ведут к одному: я позволяю ему делать все, что заблагорассудится. И если это означает, что мне двенадцать раз подряд будут восторженно орать прямо в ухо что-то совершенно нецензурное по-корейски... и хватать за плечи... и прижиматься всем гибким, подрагивающим от возбуждения телом, — когда чертов поезд сорвется вниз с очередной «мертвой петли»... значит, так тому и быть. Меня это вполне устраивает.
— Приз тому, кто придумает самое оригинальное место для секса, — объявляет он, когда мы наконец выходим с аттракциона. На подкашивающихся ногах — оба. И первым делом я проверяю, уцелела ли моя коса.
— И какой будет приз, кицунэ?
— То есть как? Самый горячий секс, конечно.
— В смысле... если место придумываю я, то я получаю горячий секс... а если ты — то...
— Мибу, ты ужасающий тугодум, — торжествующе заключает лисенок. — Но я рад, что спустя полчаса ты наконец пришел к верному пониманию сверхзадачи.
...Впрочем, что бы он там ни говорил, но победа в состязании остается за мной. Преимущество опыта перед подростковой торопливостью, — как я замечаю ему, не без самодовольства.
...Впрочем — парой аттракционов позднее — это не мешает нам опробовать и его предложение тоже.
И, скрепя сердце, я признаю, что, возможно, был поспешен в своих суждениях...
Так что победу мы делим напополам.
...Зато в тире Ёдзи — несомненный чемпион. За моими попытками попасть в цель он наблюдает со снисходительной ухмылкой... А двадцатью поваленными картонными пандами позже — мы покидаем стрелковый павильон, с огромным желтым дельфином подмышкой.
...— Убери от меня эту гадость, кицунэ. Ты его выбил — ты и тащи!
— Это не гадость! Это совершенно замечательная плюшевая афалина! Посмотри, какие у нее глаза...
Я смотрю афалине в глаза. Я молча пытаюсь ей внушить, что ей нечего и надеяться уехать со мной сегодня в Киото.
Афалина ухмыляется в ответ, и покачивает головой в такт шагам лисенка...
— Ты не сделаешь сиротой бедную рыбку, — сообщает мое кармическое наказание, с абсолютно непрошибаемым апломбом. — А мне с ней в Шанхай никак нельзя. У меня там имидж... репутация... В общем, с желтыми дельфинами — ну никак не вяжется, понимаешь?
— Ну да. А у меня, по-твоему, вяжется? Ты хотя бы приблизительно представляешь реакцию клиентуры «Ко Каку Рю» — когда я заявлюсь в ресторан с этим твоим... подарком?
— И что ты предлагаешь? — Ёдзи шмыгает носом.
Примерно раз... ну, в сколько-то времени... я вспоминаю, что ему всего семнадцать лет.
Точнее... он сам об этом напоминает.
Когда ему выгодно, разумеется.
Ну нет. Никаких шансов. Так дешево меня еще никто не покупал...
— Верни его в тир... если уж не хочешь, чтобы твой дельфин закончил дни на помойке.
— Еще чего! Я его выиграл! Он мой!! И... я тебе его подарил, Мибу. Ты не имеешь права выбрасывать мой подарок!
Я пытаюсь представить желтого плюшевого дельфина в своей комнате. В нише-токонома. Рядом с зимней икебаной из сосны и бамбука. Под гравюрой Хокусая.
Я понимаю, что пущу в ход свой новенький «Глок» куда раньше, чем планировал. Или его — или вакидзаси...
...— Иди к черту, лисенок. Ты мне за это дорого заплатишь, ты в курсе?...
— Жаркий секс?... — ненавязчиво предлагает патентованная корейская чума, воровато стреляя по сторонам глазами.
— И не мечтай. Посмотри лучше вон туда... Как ты относишься к картинг-рингу, кицунэ?...
...
...После скрежета и визга электромобилей у меня еще долго звенит в ушах. На скамейке, откинувшись на спинку, закрываю глаза и пытаюсь убедить себя и окружающий мир, что никто больше намерен не разваливаться на части... по крайней мере, в ближайшее время.
Лисенок курит, улегшись на сиденье и уложив мне голову на колени.
Этого парня я точно не пущу за руль своего джипа. Никогда.
— Зато в старости... на инвалидной коляске... Мибу, ты будешь неподражаем.
— Я не доживу до старости, кицунэ. Сердечный приступ настигнет меня куда раньше — от общения с тобой.
...Мы препираемся еще минут десять на тему, можно ли считать спортивным то, как я затер его в угол в последнем раунде. Я украдкой потираю расшибленное колено и думаю о цене победы.
Желтая плюшевая афалина молча взирает на нас с другого конца скамейки умудренным взглядом пластмассовых глаз...
...
...
Единственное, от чего я отказываюсь наотрез, — это от колеса обозрения.
Есть воспоминания слишком болезненные... чтобы будить их вот так, запросто.
Лисенок не настаивает. Может быть, чувствуя мое настроение.
Может быть, просто опасаясь, что искушение скинуть его с пятидесятиметровой высоты вниз окажется необоримым.
Не знаю. Не хочу знать.
...
...Мы пьем пиво в кафе у самого выхода из парка, и его голова — опять у меня на плече... и паузы между словами — все длиннее... и он сонно обмякает, когда я обнимаю его... и что-то шепчет, кажется, по-корейски... И поскольку мне абсолютно плевать, кто и что может подумать о нас двоих в парке «Гэлэкси», на южной окраине Осаки, — то к стоянке такси я несу его на руках... а в машине он дышит теплом мне в шею... и я закрываю глаза — и категорически ни о чем не хочу больше думать...
...
...В поезде он засыпает вновь, и я опять замечаю, какой у него измученный вид, и когда заледеневшие на зимнем ветру пальцы пробираются мне под джемпер, греться, — черт с ним... я вполне в состоянии потерпеть... а от его макушки сегодня пахнет не снегом, а какой-то травой, и еще — сигаретным дымом... и за окнами поезда — глухая чернильная темнота, и проносящиеся мимо огни растягиваются в тонкие красно-желтые ленты...
...
...На вокзале в Киото он исчезает — когда я на пару секунд отворачиваюсь, чтобы найти такси. Просто оборачиваюсь что-то ему сказать... и обнаруживаю, что его уже нет рядом. Кажется, в толпе пассажиров мелькает знакомая куртка, и бьет по плечам жесткий черный хвост... Я отворачиваюсь и сажусь в так кстати подъехавшую машину.
Все правильно. Прощания и все эти неловкие паузы... совершенно лишнее. Я ему благодарен. Удачное завершение удачного дня... и черт знает, почему у меня тогда эта тень на душе?...
...
Домой я прокрадываюсь, озираясь едва ли не по-воровски... Не хочу ни с кем встречаться. И сам не знаю, чего опасаюсь сильнее... Того, что домашние увидят плюшевую афалину у меня подмышкой? Или «Глок» в наплечной кобуре? Или волосы, до сих пор заплетенные в косу? Или... просто идиотскую улыбку у меня на губах?
Не знаю.
Неважно.
Не имеет ровным счетом никакого значения.
Тысячи причин, эгоистичных, все как одна...
Я достаю телефон — уже после того как переодеваюсь в домашнюю юкату... и успеваю убедиться, что под гравюрой Хокусая желтый дельфин смотрится даже еще кошмарнее, чем я предполагал, — и набираю знакомый номер...
— Кицунэ... Я тут подумал — насчет следующего выходного...
...Возможно, мне не следовало этого делать. Неустойчивая подростковая психика, и всё такое... Я имею в виду себя, разумеется — потому что Ёдзи устойчивостью психики вполне может сравниться с египетскими пирамидами...
Но в следующий раз, когда вздумаю ему звонить... предварительно запасусь затычками для ушей. Непременно. Даже если они и не спасают от ультразвука...
...Доброй ночи и тебе, лисенок...