Что видит пустота, когда смотрит мне в глаза? Себя...
ИНТЕРМЕДИЯ — ИГРА СТИХИЙ
...Ну? И долго ты еще тут намерен торчать — как последний идиот?...
Это не чей-то там чужой голос. Это я сам себе задаю вопрос — и ни хрена не могу отыскать ответа. Первый признак шизофрении?... Даже не буду делать вид, что удивлен.
Я стою на углу Силома и Патронга. Самый что ни на есть деловой центр города, почти европейский, никаких тебе дешевых лавок, котлов с маслом, в которых шипят и брызжутся сомнительные местные деликатесы, никакого визга зазывал и развешанного на веревках тряпья... Даже провода, наверченные в полном беспорядке, — вечное украшение местных обшарпанных стен, — здесь и то упрятаны под штукатурку.
Витрины. Вылизанные тротуары. Зелень, лавочки и фонари. Народ в цивильных костюмах. На мопедах — в «тройках» и с портфелями. Бросил у обочины — и в офис... а там он, может, первостатейный директор... или последний клерк, хрен знает...
О чем я думаю, блядь? Ну о чем?
читать дальшеНа углу госпиталя. Почти напротив главного входа. Что меня прикалывает больше всего — это название. «Центральная христианская больница». Самое для моего дайни подходящее место — это я сразу сказал. Большой почитатель всех этих гребаных заповедей. Типа не убий там... не укради... не возжелай... Нет, на моей памяти, ничьей жены он, и правда, не желал. Ну... не буду же я Мибу числить в таком ракурсе, правда?...
Мибу...
Мибу, мать твою... ну сколько можно, а?
Он уже полчаса стоит у выхода, на ступеньках, с этим долбоебом из своего бывшего «Подразделения», и о чем-то пререкается, с самым недовольным видом. То есть, вид недовольный — исключительно у долбоеба. Как по профессии и положено. Мибу — обычная гребаная кансайская невозмутимость. Но блядь... я же его знаю, как облупленного... Вижу, как пальцы играют с полой пиджака... Мибу, тебя вообще кто надоумил вырядиться в эту черную хрень... как гребаный якудза, точно... но хорош... ох, мать его, комок к горлу — только посмотреть...
О чем они говорят — мне, конечно, не слышно... да какая разница? И так знаю. Второй час уже разбираются... с того самого момента, как Мибу сюда приехал...
Канал на подслушку номера у меня с собой — так что я в курсе. Этот... Асиро... разбудил его звонком, в начале двенадцатого... я как раз своего клиента окучивал... Долго орал в трубку, что Мибу опоздал... потом наконец соизволил сообщить, что нашего Майтимо... то есть, тьфу, Кагаяму Одори, благополучно пришили.
...На что Мибу — ага, сама любезность после сна... уж я-то знаю, какой он бывает, когда только проснется... но долбоеб конечно не в курсе — и слава богу, еще не хватало, чтобы каждый придурок знал, каким бывает по утрам мой Мибу... — короче, очень вежливо так, очень сонно... — мать его, у меня на один только голос чуть не встало... — любопытствует: мол, а куда он должен был успеть в таком случае? Грудью защищать бывшего майора Одори?... Или пристрелить его первым?...
М-мать его... поскольку я слушал в наушник, как раз при клиенте... блядь, как же мне закашляться пришлось — чтобы тот не разудивлялся, с чего меня так от смеха корежит...
Армейский, естественно, начинает вопить, как гребаная сирена воздушной тревоги.
Срочно! Сюда!! Требуем!! По приказу!!!
Ну, и тихий сонный Мибу в ответ: там же больница... скорая помощь у вас под боком... а я сейчас... только дайте умыться — и позавтракать — и привести себя в порядок...
...Утренние газеты почитать и маникюр сделать, ага...
В общем, на Силом он приехал только через час с лишним. Как раз через пять минут, как я с себя клиента скинул.
Вот с тех пор — и наблюдаю.
Ну, внутрь, в госпиталь, я за ними не пошел конечно — чего я там не видел? Я и на свои-то трупы не особо задерживаюсь полюбоваться, а уж чужие... нафига? В том, что с двух шагов Мураки стреляет метко, — сомнений как-то и до сих пор не возникало...
...Ну, наконец-то. К бравому долбоебу присоединяются еще двое — постарше и помладше. Он еще что-то говорит Мибу, тот кивает, как китайский болванчик, едва сдерживая зевоту, — и наконец-то расходятся...
А я — стою и смотрю. Идиот.
Ну не могу я сдвинуться с места. Ноги не идут, и вся такая херня...
Столько ждал этого дня... Блядь, напредставлял уже хрен знает чего... Как... нет, ну честно — как на первом свидании... только что не слова репетировал перед зеркалом...
Черт его знает, что такое, честное слово...
А теперь стою — и...
Черт...
...А когда опять поднимаю глаза — его там уже... нет.
Пропал — как не было.
Блядь, Мибу! Куда тебя понесло? Неужели — обратно в больницу? За каким хреном?! Ты чего там вообще не видел, мать твою?!... Потому что если бы по ступенькам, на улицу... я бы увидел... я всего-то на секунду глаза отвел...
Ну, и что мне теперь? Бежать его внутри искать? Или тут ждать?
А если он — через другой выход потом?
А если...
Ну, ч-черт... черт...
Мибу...
...— И давно ты тут торчишь, кицунэ?
Нет, всё, прав Ким, — на реабилитацию — и срочно. Стреляйте — я не знаю, как он успел подобраться ко мне со спины. Стреляйте...
— Ми-ибу!!
И эта физиономия...
Стоит... со страдальческим видом зажимает ладонями уши...
— Мое счастье, что больница в двух шагах. Лисенок... то, что сейчас с таким хрустом лопнуло, — это были мои барабанные перепонки.
— Ми-и-и-ибу!!!
Не могу. Просто — не могу, и все тут. Руками. Глазами. Только что не обнюхиваю его, как Ньен...
Черт, Ёсунари Ёдзиро. Ты же... ну, блядь, взрослый, серьезный человек уже. Почти восемнадцать. Тактик-стажер, аттестованный, между прочим. С тремя докладными на несоответствие и двумя выговорами. Гребаная звезда и надежда всего Убежища. Мать твою... нельзя же так...
Кто сказал, что нельзя?
Висну у него на шее. Посреди улицы. Кажется, уже посреди чертовой мостовой... по крайней мере сигналят нам со всех сторон — мало не покажется.
Мне — мало.
И... ч-черт... кажется, ему тоже... Не возражает, по крайней мере. И...
Ох, блядь, Мибу... ох, блядь...
— Кицунэ... если ты... сейчас же... — И голос. Нет, ну что бы я не дал за этот голос... — У них тут наверняка... есть какой-то закон... против того, чтобы трахать несовершеннолетних... посреди улицы... Ёдзи... прекрати...
— Скажи «пожалуйста».
— Пожалуйста. Я тебя сейчас убью.
— Ах-ха...
Но нет. Правда ведь — нельзя. То есть... я не знаю насчет законов... но — неудобно.
Однако до гостиницы я его в таком состоянии не доведу, это точно... и сам не дойду... и вообще...
Мать твою, тактик...
Судорожно озираюсь по сторонам. Ну не телепортироваться же прямо с улицы?! И потом — вырубать его сперва придется... Нет... не то... все не то... Думай, Младший... Голова для чего? Нет — ну кроме как целовать этого идиота, конечно...
— Пойдем... Быстрее, Мибу, шевелись... Да быстрее же!...
Он смеется — а я тащу его за собой. Ничего не спрашивает, черт, только смеется... По ступеням... в холл... мимо приемной... мимо госпитальных сестричек... мимо каких-то типов на инвалидных колясках... к лестнице... на третий этаж... как будто там у нас любимый дядюшка помирает — и боимся не успеть к раздаче завещания... еще быстрее... через три ступеньки... да!...
...Желтая лента на двери? Мать вашу, да когда нас останавливали такие мелочи?! Только кинуть взгляд по сторонам — никто не смотрит? Теперь подцепить ее... вот так... аккуратненько... и...
— Ёдзи... черт, это что — та самая палата?
— Ну да. Тебя смущает? Его уже убрали отсюда... видел же — копы ленту повесили...
— М-мать твою...
Ну да. Экстремально, спорить не буду. Зато — пусто. И ближайший час точно никто не появится. Романтика — охренеть... Жаль, окровавленные простыни убрали...
— Кицунэ, у тебя... мм... весьма своеобразное чувство юмора, это точно. А если кто зайдет?
— Очень надеюсь, что увидят — как ты наконец меня трахаешь. Или ты так и собираешься стоять столбом? Ми-ибу...
— Нет, точно... убью когда-нибудь... Маньяк малолетний... Иди сюда...
И всё.
Всё.
Дождался наконец.
Всё...
...
Секс... ох, мать его... не знаю... самый торопливый в моей жизни, наверное, и наверное, не самый лучший — потому что какие тут к черту изыски — когда...
...руки путаются в одежде... половина остается на мне... половина на нем... и черт знает какая половина при этом... рубашку его начинаю расстегивать — так и бросаю на середине... сам — путаюсь в джинсах... переступить, выбраться из них... да к черту... прижимает к себе... поднимает — цепляюсь ногами за бедра... спиной... черт знает, на что он меня там повалил... острая какая-то хрень между лопаток... монитор что ли?... блядь, не свалить бы — грохоту будет, сбегутся со всего этажа... и — уже во мне... без смазки... без всякой подготовки... Мибу, ублюдок... ну, я тебе это припомню.... мать твою... ходить же потом не смогу... ох, блядь, да глубже ты... ну, давай... еще... ох, черт... еще... Ми-и-ибу...
...
Каким гребаным чудом мы не свалили этот ящик — до сих пор без понятия.
...
Капельницу — свалили, точно. Хорошо, реакция у Мибу... подхватил в последний момент... акробат хренов...
...
А потом — уже все пофигу. Что за палата... чья... Валимся оба на эту гребаную койку... мокрые от пота... дышать — никаких сил... Сейчас бы этот кардиомонитор подключить — перегорел бы нафиг.
...— М-мибу...
— Мм...?
— Ненавижу тебя...
— Мм...?
— Кончай из себя кататоника разыгрывать. Я с тобой еще не закончил.
— А. Так и думал почему-то. Что еще в планах, кицунэ? Морг? Анатомичка? Реанимация?
Я не пойми с чего вспоминаю, как Майтимо трахал в больничном морге того шинигами, — и начинаю смеяться, и остановиться — никак не могу. Блядь... как же все-таки удачно всё распасовалось... до последней крохотной детальки... всё...
— И что такого смешного я сказал?
Вместо ответа... ну да — какого черта тратить время, отвечая на риторические вопросы, когда его можно потратить с куда большей пользой... Освободить его, к примеру, от этой чертовой рубашки наконец... проверить, по-прежнему ли он так реагирует — если осторожненько сжать зубами... да... вот здесь... и еще — прикусить кожу на шее... и на плече... и опять — сосок... и подобраться к животу... осторожно... осторожно... пока он еще слишком расслабленный, чтобы понять, чего я хочу на самом деле...
...осто...
— Ч-черт! Ория! Не смей!! Там был... плечевой сустав, между прочим...
Пластиковое покрытие на койке пахнет карболкой и еще какой-то больничной дрянью... Не хотелось бы, чтобы этот запах у меня теперь ассоциировался с сексом, но... а, черт с ним... пусть... будет еще один вывих в подсознании — мало ли их там и без этого?...
Упираюсь щекой... Он — наваливается сверху... Тяжелый. Горячий. И... ну, да... у него уже опять — гребаная боевая готовность... и я сам не лучше... Теперь — только постанывать тихонько, подаваясь к нему задницей... ну хватит уже — возьми наконец...
— Кицунэ... слушай, я не то чтобы против, конечно, но... мы так и будем этим заниматься... в христианском, мать его, госпитале... на койке покойника?...
— ...мм...? возражения?...
И, опять — бедрами к нему, навстречу, раскрываясь... и трусь, изо всех сил... и вжимаюсь в его руку, когда он просовывает ее мне под живот...
...В этом нет никакой гребаной романтики. Никакой, мать ее, гребаной красоты. Просто торопливое, жадное совокупление... два тела, трущихся друг о друга... тяжелое, прерывистое дыхание... пальцы... стискивающие мне плечи... и мои — сжимающие края больничной койки... стоны через прикушенную губу — я еще помню, что нельзя... нельзя-нельзя-нельзя... кричать в голос... не здесь... не сейчас...
Ничего особенного... ничего другого — чем с любым из тех парней, которых я снимал за последние недели... где угодно... в барах... на дискотеках... в казино... Все вроде бы то же самое...
Тогда почему... блядь... почему у меня такое чувство, будто сердце — вдруг как крохотный железный шарик... и потеряло свое место... и трепыхается внутри, и бьется о ребра... и вот-вот выскочит наружу... не поймать...
И каждый его вздох... и каждый раз, когда он вбивается в меня... и втискивает в эту гребаную койку, уже скользкую от моего пота... каждый раз — мне кажется, будто я на хрен улетаю, черт знает куда... круче чем от гребаной наркоты...
...и так... черт... так немыслимо хорошо...
...
...— Сюда точно кто-нибудь вломится, кицунэ. Не могут же они насовсем зарезервировать эту палату за двумя идиотами, которые не нашли лучше места, чтобы потрахаться...
— Угу.
— Я к тому, что... в общем, ни на чем категорично не настаивая, конечно... но хотел все же напомнить, что есть пятизвездочная гостиница «Ритц», где кровати — самую малость поудобнее этой... мечты мазохиста. Не наводит ни на какие идеи?
— Угу.
— Твой словарный запас поражает, Ёдзи. Это все, на что ты способен?
— Угу. Слушай... а поехали в Амстердам, Мибу...
— ...?
— В Амстердам. Знаешь — это город такой...
— Кажется, слышал. Зачем, кицунэ?
— Там... ну... это... в общем... Давай поженимся, Мибу, а?...
— Ч-чего-о...?!
— Ну да. Прикинь. Все официально. Бумага с печатью. Класс... Будешь... это... заботиться обо мне... как там? ...в здравии и болезни... в бедности и богатстве... ну что-то в этом роде, короче...
— А... без бумаги с печатью — никак нельзя?
— То есть, ты согласен обо мне заботиться и просто так, без бумаги?
...Он молчит — так долго, что я уже всерьез пугаюсь. Перегнул палку. Точно, перегнул. Не надо было... черт... кто меня, как всегда, тянул за язык?...
Сейчас отстранится... сядет... начнет одеваться... и...
Черт... черт... черт...
Я помню, что он мне устроил тогда, в Понтотё, — когда я сказал, что его люблю...
Но вместо этого... неожиданно... рука в волосах... пальцы путаются... и слышу, как он негромко смеется и чертыхается сквозь зубы...
— Как будто я когда-нибудь делал что-то иное, кицунэ... Кто-то ведь должен, в конце концов...
Сердце-железный-шарик... застревает прямо в горле... ни выдохнуть, ни вдохнуть...
— О...ри...я...
— Иди к черту, лисенок. Ты тут что, пока меня не было, пересмотрел мыльных опер?
Но мне уже все равно. Пусть ворчит и огрызается. Пусть. Без разницы... все равно...
— Амстердам... это не обязательно, если честно. — Приподнимаюсь на локте, чтобы заглянуть ему в глаза. — Я хотел тебе предложить... В общем, контракт, Ория... Пожизненный — у нас есть такая форма, когда...
— Кицунэ... если ты не заткнешься сию минуту, я сверну тебе шею. Какой, к чертовой матери, контракт? Что за бредовые идеи?!
Он теплый. И рядом. И до ужаса беззащитный — когда обнаженный, с этими его длиннющими патлами почти до пояса... И когда такой... после секса... у него очень мягкий рот... и сонные, совершенно пьяные глаза... не медово-карие как обычно... а темные, как ягоды черешни...
Когда я на него смотрю — у меня внутри начинается какая-то хрень... которую я совсем не знаю, как назвать... В общем, совершенно неназываемая хрень — вот и всё...
— Мне надоело... Черт, ты же со мной... Мибу, ты имеешь право... на защиту... и на всё, что может дать Убежище... только сделать это официально, как положено... Да не затыкай ты мне рот, мать твою, это серьезно, Мибу, послушай... Я не только что это придумал... уже давно хотел тебе предложить... Серьезно... Черт, ну оставь ты мою шею в покое... я ведь отвечу... ты же знаешь — отвечу... разобьем что-нибудь на хрен... люди прибегут... Мибу...
— От кого мне если и нужна защита — так это от всей вашей корейской компании, кицунэ. Заткнись и не болтай чепухи. Какой, к гребаной матери, пожизненный контракт?! Тебе семнадцать лет, сопляк. В восемнадцать ты найдешь себе кого-нибудь другого — и что? Решишь аннулировать контракт — путем... прекращения моей жизни?... На хрена ты вообще мне сдался, идиот малолетний?!...
Он упрямый, как черт, кансаец... Я так и знал, что он не захочет слушать.
Надо было подождать... может быть, ближе к вечеру... или завтра... когда бы я затрахал его уже до полной отключки мозгов...
Поспешил... блядь... поспешил — а теперь придется расхлебывать...
Но... я правда не мог утерпеть. Ну никак не мог. Только об этом, на самом деле, и думал — все последние дни...
— Мибу... слушай... ну не хочешь навсегда — давай сделаем временный. На год. Или на сколько хочешь. Но это нужно. Так будет... лучше. Серьезно...
— Вот это — самое страшное, Ёдзи. Когда ты серьезен. Очень тебя прошу — прекрати. Не заставляй меня жалеть о том, что приехал...
Значит, вот так, да? Упрямый... я же говорю, упрямый, как целое стадо гребаных буйволов...
Но...
По-прежнему лежит рядом. И по-прежнему обнимает — так крепко... а значит... Нет, ерунда, все я сделал правильно... Просто теперь — тактическое отступление. Забыли. Замяли. Ничего не было.
Все равно я своего добьюсь.
И уже даже знаю — через кого...
Ты, может быть, еще не в курсе, Мибу, но — ты попал. Накрепко. Намертво. В тот самый день — когда я впервые на тебя посмотрел и сказал себе: я хочу это получить.
У тебя нет никаких шансов, тупой, упертый кансаец.
Против упертого корейца... Абсолютно. Никаких. Шансов.
...
...Мы все-таки выбираемся из этого гребаного госпиталя. Расхристанные, на подкашивающихся ногах, оба... цепляясь за стены и друг за друга — два сбежавших зомби из-под наркоза... На нас косятся все встречные до единого... и кажется, в спину слышно, как один санитар интересуется у другого — давно ли тут открыли отделение для душевнобольных?...
Солнце на улице бьет по глазам, наотмашь... и воздух... и шум машин... Голоса, клаксоны, чей-то смех... Смех? Ну да, мы смеемся, как последние идиоты, ни над чем, просто так, смеемся, не можем остановиться...
В гостиницу? Нет, пока нет, я не хочу его — в гостиницу... то есть хочу опять, конечно, десяти минут не прошло, и — хочу... где угодно, и чем скорее — тем лучше, но пока не в гостиницу, нет, не надо, туда — ближе к вечеру, а пока... пока — нет... этот город — еще весь наш, раскинувшийся у ног, доступный, теплый, суетливый... дешевая шлюха, этот Бангкок — и я хочу подарить его Мибу... который... черт... все-таки приехал... уже верю, конечно, и все равно — не верю до сих пор...
Мибу...
...Тяупхрая, королева рек, и старый город — с воды... на длинноносой лодке с холщовым навесом — мы берем ее напрокат у моста Пхрапинклау... петляем по кхлонгам, среди уходящих в воду обшарпанных стен и домов на сваях... и золотые всплески наполняют зрачки, отражаясь от шпилей и куполов Ват Пхакрэу и Пхуттхасавана...
...На Саманлуанге, как всегда, в воздухе рябит от хвостатых змеев... красные, желтые, синие — дерганые, взмывающие, парящие, пикирующие вниз...
...Ты умеешь пускать змеев, Мибу?... Самоуверенный сопляк — меня дед учил их клеить, еще когда тебя и в помине не было... Что, попробуем, чей взлетит выше?... На что спорим, лисенок?... Проигравший платит за обед... Смотри, разоришься — я «Макдональдсом» не ограничусь, имей в виду... Сперва выиграй, болтать вы все мастера... Сперва выиграй...
Змеи... две хвостатые точки... так высоко... и шея болит — запрокидывать голову...
...— Ну, и чей выше, лисенок?
— Гонишь! Черт, ты посмотри, твой и не летает вообще, это пародия на змея, это... черт... черт, Мибу, да тяни ты его в сторону... ну что ты делаешь, кретин... запутаются же... Тяни!...
Запутываются... безнадежно запутываются... идиотская идея — целоваться с мотками бечевки в руках... запутываются... как и мы сами... безнадежно... я не помню, кто отпускает первым... не он... не я... Среди десятков парящих в воздухе расписанных хвостатых чудовищ... в толчее на площади... Мибу... и я... никаких веревок не надо... так запутались... и никто не отпустит первым...
...Китайский квартал... запах специй... красные сушеные креветки в джутовых мешках... перец в корзинах и масло... травы пучками... гроздья амулетов на стенах... Двухэтажные лавки... пестроцветье вывесок на всех языках... деревянные халупы Сонгвата...
...В храме Санчаудай мы сжигаем «деньги дьявола», поминая покойных — каждый своих... и смеясь — отдельную толстую пачку... за Майтимо... а потом покупаем двух белых птиц в бамбуковых клетках — отпустить на резных деревянных ступенях... говорят, зачтется в будущей жизни... мне плевать — пусть летят, я и сам себе засчитаю...
...На рынке Май — змеиное мясо... и шипящие, злые кобры... Ничего не напоминает, Мибу?... Не проголодался еще?... Только не это, лисенок... черт, не вздумай — и в рот не возьму! Как там Ньен, кстати?... Ничего. В порядке. Он же игрок... с ним всегда все в порядке — и хватит об этом пока...
...Одуряющий запах фруктов, сладко-приторный, пропитывающий одежду насквозь... Удержаться невозможно... бродим от одного переполненного прилавка к другому... покупаем что-то красное, круглое... что-то зеленое, колючее, продолговатое... какие-то гребаные стручки без названия... и еще, опять, эту липкую дрянь, такую мягкую, что увязают пальцы... и сок приходится слизывать... отовсюду... ох, черт... Мибу... ох же, мать твою... прекрати...
И больше — никаких серьезных разговоров. Да и о чем можно всерьез разговаривать — с этим...? Шалые смеющиеся глаза... руки, которые обнимают так крепко...
— Что ты там говорил про какую-то гостиницу, Мибу? Удобные кровати... Совращение несовершеннолетних — вот как бы я это назвал...
Велорикша, которого мы нанимаем на выходе с рынка, словно чувствует нашу спешку... крутит педали так, что едва не рвет их с оси... улицы и кварталы мелькают, оставляя на сетчатке лишь рваные пестрые тени... шумное южное многоголосье — фон... как рокот прибоя, перемежаемый пронзительными воплями чаек...
Я вспоминаю вчерашний день... яхту...
Ладно, не опасаясь обвинений в плагиате... это — завтра... завтра...
И при мысли о том... просто о том, что будет — завтра... оно у нас будет, у него и у меня, это гребаное завтра, только наше... наше вдвоем...
— ...Ты чего, лисенок? Эй?... замерз что ли? в такую жару...
Замерз? Когда кровь уже — за точкой кипения... Но не буду же я объяснять...
...С рикшей расплачиваемся, не торгуясь, не глядя... и уезжает, совершенно обалдевший, сжимая купюры в трясущемся кулаке...
Отель — сияющая всеми огнями стеклянная громада — в густых сумерках, падающих, как всегда на юге, совершенно внезапно — словно с небес на нас уронили теплое черное одеяло в прорехах звезд...
— 1322-й, Мибу. Запомнишь? Забирай вещи — и я тебя жду. Ваш номер все равно был только на сутки...
С ним я заходить не хочу. К тому же, еще надо увидеться с Кимом... Но при мысли о том, чтобы отпустить его от себя, хоть на полчаса... Черт... Если бы не толпа в лифте...
...Зеркальные двери съезжаются мягко, запирая меня в кабине. Последнее в сужающейся прорези — его спина, обтянутая черным пиджаком... и распущенные волосы на плечах, — черт знает, когда мы потеряли шнурок...
Ноги не держат... привалиться к стене...
Ожидание... начинается — уже сейчас... и так тошно — вдруг... опять одному...
Ничего.
Ничего...
Ждать... я умею ждать — хорошо умею. Лучшее, что умею, пожалуй...
Ждать — и строить планы, в ожидании.
...С того самого дня, как увидел его впервые.
С той минуты, как впервые сказал себе: это будет моим...
Только... нервничать и дергаться — вот это уже совершенно ни к чему. Он еще ощущает усталость. А усталость плюс нервотрепка — совершенно паскудный коктейль.../
Держи — если не слишком выматывает. Если разделишь канал и на меня — тогда я сразу закажу попкорн и кока-колу, потому что зрелище обещает быть незабываемым...
/Он смеется, ероша чужие волосы. Совершенно спокойный. Уютный. Ни в самой малой степени не встревоженный./
Я говорил Ёдзи — он доиграется. Вот и доигрался. Но худшее, что может случиться — это если ему отрежут голову. Так ведь, согласись... никто из нас даже не заметит разницы...
/Он чуть сдвигается на диване, чтобы другому было удобнее./
У тебя телефон далеко?
Он бы предпочел кресло в самом далеком от дивана углу. Или подоконник. И полчаса тишины. Лучше час. Можно полтора...
Он, конечно же, ложится рядом, укладывая голову на чужое плечо. Разделить канал? Нет ничего проще. По сути, он работает ретранслятором. Не озабачиваясь тем, что там пока что происходит. Он все равно мало что способен сделать.
Мало что - хороший эвфемизм для "нихрена".../
Ему могут отрезать не голову. А то, чем он думает на самом деле. И тогда он наконец-то прекратит сублимировать... остепенится... группу заведет...
/Так просто - вести шутливый диалог, и поддаваться чужому сонному обаянию, удобно устраиваясь рядом с теплым телом... так просто... только воздуха снова не хватает... душно, черт... душно и тесно... и некуда деться, некуда совсем...
Он протягивает собеседнику телефон, приподнимаясь, чтобы вытащить трубку из заднего кармана джинсов. Наслаждайтесь. Все в порядке. У него все в порядке. Он только сейчас заново научится дышать.../
/И тут же смех — и тут же мысленная картинка: рука, укачивающая колыбельку... Правда, рука — прядильщика, а колыбелька тут же превращается в колыбель для кошки... Но это — такие несущественные мелочи... И да — он будет говорить с эмпатом как с ребенком сейчас, одновременно дразня и раздражая самую малость... но и успокаивая — на таких глубинных слоях, куда вряд ли дотянутся логические доводы и все нормальные слова.../
Все будет хорошо...
/И это не имеет ни малейшего отношения к текущей ситуации, которую он отслеживает по чужому каналу...
...Он нажимает кнопку вызова на чужом телефоне. Разумеется, номер аналитика последний. Чей же еще?...
Он улыбается, одной рукой прижимая к уху трубку, другой к себе — чужое неподатливое тело./
— Тэму? Как славно, что мы тебя разбудили... Сон вреден — это последнее открытие швейцарских ученых, ты разве не знал?...
/Аналитик естественно требует канала нормальной связи. Он обрывает его с тихим смешком./
— Прекрати. Зачем? Я не хочу иметь твои нервные вопли у себя в голове. Они там потом бродят еще часами, как голодные волки, в поисках добычи... Что ты так переполошился? Ты знаешь, где он? А мы — знаем, где кансаец. Что еще нужно?...
/Как раз сейчас пресловутый кансаец пытается выяснить, что случилось, у своего друга-якудзы. Очень кстати... Его это тоже интересует.../
— Судя по всему, приятель Младшего, с приятным прозвищем Плоскомордый, пронюхал насчет вскрытого ноутбука... Замечательно. У тебя будет на одного брата меньше. Не ты ли сам об этом всегда мечтал?...
/...Он дает аналитику подергаться еще немного. Совсем немного — просто из мстительности. Ну да, совершенно недостойное чувство. Как и ревность. Но... разве он не имеет права?
Это все же лучше, чем выкидывать того из самолета, разве нет?... Так что пусть Тэму еще скажет спасибо... Его партнер за эти пару лет повзрослел и остепенился...
Ну, ладно... хорошего — в меру./
— Тэму, любовь моя. Там, рядом с Ёдзи, сейчас два человека, которые больше всех на свете заинтересованы в его благополучии. И больше чем кто бы то ни было способны вытащить его из любого дерьма... Положись на удачу, аналитик. И успокойся наконец. Ну и... держи там оперативную группу наготове, конечно. Человек пять, с тяжелым вооружением. Я дам сигнал — если в них возникнет нужда...
/На этом он отключается. И с наслаждением вжимается губами в чужую макушку./
...Жаль, что не бомбардировка все-таки... Было бы веселее. Ты пока не надумал насчет попкорна, Сэй?...
Его по-прежнему мутит. От голода. От слишком большого количества сигарет. От этого их телефонного разговора... телефонного - не каналом, и тем не менее, они кажутся куда ближе, куда теснее связанными, чем он с аналитиком - говорящие по ментальной связи.
Он сосредотачивается на кансайце. Точнее, на чужом объяснении. Он видел этого Икэду - еще в бытность работы на оябуна. Он не думает, что Икэда его еще помнит... хотя какая теперь уже разница.
Информации о том, что лисенка отозвал какой-то знакомый китаец, затем к ним подошли еще двое, приставили пушки к голове лисенка, и тот беспрекословно за ними ушел, у кансайца нет поводов не доверять. Якудза то и дело называет его братцем. Якудза вполне логично объясняет, откуда знает Йосунари-младшего. Дескать, заходил еще раз к кансайцу в номер и наткнулся. Тот сам нарвался, стал выспрашивать - ревновал, что ли? Ну и потом состыковались в центре... Ёдзиро, якобы, обещал вывести на местных диллеров.
Кансаец не верит ни слову. Но никаких доказательств чужой лжи нет. И оснований не верить - нет.../
Сдается мне, что этому боевику позавидуют даже в Гонконге, Джин Че...
/Тихий ментальный смех. Так легко. Почти беззаботно.
...какого черта он дал себя уложить?.../
Я бы лучше заготовил цветы и шампанское. В номер к младшему...
/Он по-прежнему прижимает к себе эмпата одной рукой. Другой, аккуратно снимает с него очки. Легкое прикосновение к щеке... пальцы начинают перебирать пряди чужих волос.../
Гонконг... смеешься! за одни только записи по Камбодже любая киностудия бы удавилась на месте... Жаль только, Младший в отключке — на него в деле тоже посмотреть забавно...
/На самом деле, с куда большим интересом он понаблюдал бы за Икэдой... но увы, тот держится за спиной у кансайца — хотя, разумеется, идет следом...
Трехэтажный дом... антикварная лавка внизу, еще два этажа — то ли жилые, то ли офисы, черт их знает... Ладно, разберутся, не маленькие...
Кансаец оборачивается спросить: какого черта?
Вот теперь — хорошо. Он тоже с нетерпением ждет ответа.
— ...Давно никого не резал... не хочу лишаться такого удовольствия...
Он смеется. Он бы сам с удовольствием сейчас оказался там — в душной темноте китайского квартала, на скрипящей лестнице внешне пустынного дома... где каждый шорох... каждый вздох...
Чужой/свой адреналин понемногу наполняет вены./
Тебе не надо было столько курить, Сэй. Сейчас — досмотрим, и что-нибудь с этим сделаем... И — я надеюсь, ты не собираешься спорить со мной?
Первый. Нож. Второй - попросту свернута шея. Не самым чистым способом, надо сказать, зато быстро. Третий - второй нож. Пистолет, хоть и подобрал в самом начале - не пользует. Не желает шума. Второй этаж уже зачистили, идут на третий... за спиной - еще двое, которых взял на себя якудза.
Так и подмывает заставить обернуться - но это лишняя трата сил.
И кому оно нужно - его неоправданно любопытство...
Совершенно спонтанно, так получается, он понятия не имеет, когда успел - сигареты со смятой пачки оказывается у него в руке. Вместе с зажигалкой. Он прикуривает, морщится - и неглубоко затягивается, тут же выпуская дым./
Спорить - не собираюсь.
Ему нравится смотреть, как действует кансаец. Четко, спокойно, неторопливо — идеально отлаженная машина для убийства.
Его маленькая эстетическая слабость...
...Там, в доме, наступает недолгая передышка. Кансаец проходит чуть дальше по коридору, на звук чужих голосов — но врываться не спешит: то ли прислушивается, то ли оценивает обстановку.
Парни говорят по-китайски. Он — понимает. Кажется, впрочем, с пятого на десятое, но кансаец понимает тоже. Боевики в доме ждут. Схватили порученную "птичку" — и ждут приезда Большого Босса.
Хочется верить — не дождутся.../
Пепельница — на столике... дотянешься?
/И это тоже — почти машинально, почти не отрывая основного внимания. Но — он приучен замечать любые мелочи. Никогда не знаешь, какая из них может оказаться важной.
Точно так же, почти не отрываясь — он сканирует сейчас эмпата. Проверяет оставленный вечером последний блок и чуть заметно хмурится... Проверяет каналы, общее состояние ауры — и хмурится еще сильнее. Кажется, его еще ждет работа сегодня...
Он вновь перехватывает чужую сигарету...
...Жаль, что так же легко, как табачный дым, нельзя впитать чужие тревоги и проблемы... и так же легко выдохнуть — избавляясь от них... Он больше чем уверен, что собеседник не захочет с ним говорить. По крайней мере, по-настоящему — о том, что его тревожит. Это плохо. Закономерно и естественно — но плохо.
И он пока не может нащупать — как лучше всего обойти эту стену. Хотя — насколько легче было бы им всем... от нормальной, привычной открытости...
Нельзя забывать — ни на секунду нельзя забывать — что они имеют дело с человеком, воспитанным не в Убежище...
Даже если иногда забыть — так заманчиво-просто./
Тэму... Он никогда этого не покажет — но он помешан на своем брате. По-другому это не назвать... Почти отцовский комплекс, на самом деле... Но он не понимает — когда нужно уметь отпускать... перестать контролировать... Такие вещи — ему вообще с ними тяжело...
/Мысленный голос звучит совсем слабо, едва уловимым задумчивым шепотом.../
Он перестает быть рациональным — когда дело доходит до Ёдзиро. Единственная слабость, наверное, у нашего безупречного аналитика. И делает глупости... иногда. Об этом... просто нужно помнить — вот и всё.
/Он улыбается, касаясь чужой щеки./
Тяжелый день у тебя сегодня, Сэй... И еще я — со своими банальностями. А ведь эта - только первая среди многих...
Мысли не приносят покоя. Мыслей слишком много. Они использовали его как оперативника - до тех пор, пока это не касалось их самих. До тех пор, пока это было необходимо.
Чем Йосунари Тэму в таком случае отличается от Мураки?
Они оба подставили его под Ишмаэля. Пусть второй раз был всего лишь откатом. Ложной памятью. Пусть он сам вполне осознанно на это пошел.
Какая разница, по сути?
Он держит блоки. Привычно тасует мысли по слоям. Он не скрывает того, что закрывается. В этом он тоже не видит смысла. Протягивает пепельницу прядильщику. Он не испытывает к тому неприязни. Только глухое нарастающее раздражение. безотносительно к кому-либо лично. Направленное скорее на себя самого...
Там, в доме, все заканчивается. Два выстрела - два трупа. С последним - заканчивает Икэда - пока кансаец вытаскивает из темной комнаты лисенка... они спускаются вниз - очень быстро. Не хватало еще, чтобы Ляо с подкреплением застал их здесь.../
Мы все временами делаем глупости. Банальностью на банальность, Джин Че.
/Тихий мысленный смех. Спокойный мысленный голос. Он спокоен, на самом деле. Он будет признателен всем, когда его оставят в покое. Когда кансаец привезет сюда Йосунари-младшего, он наконец-то разорвет контакт и будет предоставлен сам себе. Если, конечно, они не решили совсем экономить на номерах. В противном случае - здесь под крышей, кажется, был бар.../
/Внимание с канала наконец можно переключить на собеседника, оставив на той стороне лишь тонкую ниточку.
Он отслеживает, как якудза прощается с кансайцем... Поцелуй напоследок — когда лисенок уже в машине? Ну, не без этого, разумеется... Ради чего, собственно, все и затевалось... Теперь — увидев чужими глазами эти глаза — он больше не сомневается ни на секунду./
Ты уже понял, в чем подоплека, Сэй?
/Чужую замкнутость, чужое нарастающее глухое раздражение он сейчас игнорирует — намеренно и демонстративно, прекрасно понимая, что это не ускользнет от чужого внимания: то, что он перестал сглаживать углы... перешел на чисто деловые вопросы...
Он считает — со всеми на то основаниями — своего собеседника достаточно проницательным, чтобы уловить не только сам посыл, но и его глубинный смысл.
Тебя не намерены вечно гладить по шерстке, Сэй, и играть в реальность... Если хочешь действительно стать одним из нас — включайся в работу, потому что это и есть — наша жизнь... а не только смех, и ласки, и секс, и разговоры по душам...
Впрочем, при нынешнем уровне зажатости — тот вполне может воспринять это в полностью противоположном ключе...
Неизбежно.
Что ж, на то он и прядильщик, чтобы уметь отпускать — когда это необходимо, даже вопреки собственным желаниям. Предлагать пути — но не подталкивать на них.../
Младший... почти все сделал правильно, на самом деле. Только смотри — не проговорись ему об этом, когда я начну крыть его последними словами по приезде сюда... Но — он вовремя соориентировался. Я вполне верю в эту встречу в отеле... Судя по всему, он решил разрядить игрока перед Островами — потому что там уже не будет такого контроля. Хотел сделать это — пока мы держим ситуацию в своих руках. Здесь. Где меньше риска, что лавина сорвется... За этим и вытащил его в город на ночь.
/То, что эта ночь неизбежно должна была закончиться кровью, — он не упоминает. Смиряться с неизбежным злом — непростое искусство... но освоенное им досконально. Тигры не едят траву — даже если дрессировщику этого искренне хочется.../
В конечном итоге... /Он позволяет себе чуть слышный, очень усталый вздох./ Виноват только я один. Мне нельзя было расслабляться. Я должен был отследить ситуацию — и вовремя его предупредить, о том, что вектор неизбежно сместится...
Он отлично понимает, что незаменимых - не бывает. Он отлично понимает смысл слов "оправданный риск". Как и смысл слов "оправданные траты". Как и многое другое.
Чего он не понимает - так это зачем вплетать сюда личные мотивы. Сбивать с толку рассказами о семье. Устраивать этот спектакль на троих, срежисированный, на самом деле, пожалуй, что не этими двоими...
Это напрягает. Это понижает рабочие качества. Это неправильно - исходя из всех его знаний о том, как правильно на самом деле.
Это... было так заманчиво, до тех пор, пока он позволял себе закрывать глаза. Позволял себе верить. Позволял...
Он улыбается. Рефлексия - не самое правильное занятие на ночь глядя.
Он просто сделает выводы. Он хотел выжить - и у него неплохо получилось. Он хотел сбежать из Конгломерата - вышло и это.
К чему хотеть большего?/
Насчет игрока и Островов... банальный вопрос, Джин Че... а шинигами - действительно существуют?
Конечно. Иначе ради чего, по-твоему, сюда приезжал Мураки?...
/Он оставляет одну недоговоренность за другой... намеренно. Оставляет открытые двери... тропинки... Все они, в конечном итоге, приведут к одному и тому же — куда бы собеседник ни ступил... или даже если он останется стоять на месте.
Долгий путь — да. Но оно того стоит... вероятно. Хотя бы ради Тэму — если уж не ради себя самого...
Время. Время — и терпение.
На какой-то краткий момент он поддался иллюзии — поверил, что без этого удастся обойтись.
Заблуждение, разумеется. И сейчас пора возвращаться на твердую землю.
Привычно. Естественно.
Терпение и время.../
Ему довольно сложно поверить в то, что это действительно... шинигами. Версия конкурирующей спецслужбы, да пусть и спецагенства паранормов - была бы куда более удобной.
Он отлично понимает, почему серые не восприняли этого блока всерьез.
Одно дело - генетическая мутация. Второе - когда разговор идет о каком-то посмертии.../
Насколько я... помню - у Мураки с ними как-то не складывалось теплых отношений.
/Говорить о рабочем - проще. Это тоже ход, вероятно. Но куда более удачный, чем предыдущие. Так - куда удобнее забывать о личном. Забивать себе голову чем-то иллюзорно важным.
Делать вид, что важно - именно это, а совсем не то, что на душе упрямо скребутся кошки.../
Я плохо помню, если честно. Тогда контактеров интересовало совсем другое. Одно дело - транслировать память блоками, совсем другое - запоминать. Это из-за того... мероприятия в ресторане?
В глазах — чуть насмешливый теплый вызов.
Тебе не удастся просто так от меня освободиться, Сэй. И к тому же — мне так куда удобнее... Так что — сожми зубы, и терпи.../
Не совсем. Это из-за того, что случилось после. Шинигами виноваты сами — прохлопали самый важный пункт в соглашении... и мы спокойно вернули Майтимо обратно в прежнее тело. С... небольшим подарком нашим небесным друзьям. Подарок им понравился не слишком. Возвращение Майтимо — еще меньше. Ну... а наша теплая компания у них не вызывала добрых чувств и тысячу лет назад... Что до Мураки — подозреваю, что он просто воспользовался ситуацией. Очень ловко. Хотя насчет цены, которую запросил за услуги — могу только догадываться...
/Он вскрывает пакет с арахисом, отправляет пару орехов себе в рот, потом протягивает собеседнику./
Будешь? Черт... вот, правда, пиво захватить я не догадался.
Так проще - не замечать. Не отводить глаза - но попросту закрывать их.../
Погоди... но если Мураки все-таки убил этого Одори... тогда у игрока могут возникнуть проблемы уже согласно вашему с шинигами соглашению, нет?
/Он тянется за орешками... тошнота отступает, сменяясь диким аппетитом... да, у него с утра не было во рту ни крошки... только эта остывшая пицца в самый неподходящий момент.../
Я лучше закажу чего-нибудь поесть. Хочешь? Могу заодно прихватить и пива...
/Избегать личного контакта? Нет - бессмысленно, глупо, по-детски...
Просто не мешать одно с другим. Не пускать слишком близко. Не позволять морочить себе голову.../
/Он расслаблен. Совершенно расслаблен — и у него ленивая, довольная ухмылка дикой кошки... и такой же блеск в глазах.
Тэму любит говорить, что он совершенно аморален. Он не видит в этом ни малейшего повода для смущения./
Мы не нарушали соглашения с шинигами. Мы опять... слегка его обошли. Майтимо не занимает чужое тело. Не вытесняет носителя и не подавляет чужое сознание. Он просто... цепляется за него — эдакий астральный симбионт, ничего более. Он почти два часа провел сегодня с Мураки — и тот даже ничего не заметил... Так что если не расклеивать афиши по всему городу: "Вернулся ваш любимый маньяк-убийца, осталось всего пять непроданных билетов в партере!"... то нет никаких поводов, чтобы небесное воинство забеспокоилось. А мы... получаем выходы на всю сеть якудза по Киото и Токио. Действующего игрока — именно там, где он нам нужнее всего. Ну, и еще кое-что по мелочи. Самое забавное, что доволен — наконец-то — даже игрок. А когда он доволен — он управляем. Ради этого стоило рисковать. Хотя...
/Он начинает смеяться. С искренним наслаждением, предвкушая грядущую сцену./
Пожалуй, я все же не стану орать на Младшего. Как ты думаешь, если сказать ему правду: что это игрок подставил его китайцам — это хоть чему-то научит его на будущее?...
Не думаю, Джин Че. Младший потом как-нибудь подставит игрока и решит, что сравнял счет. Он будет аккуратнее закрывать спину - в этом месте - и прогорит в следующем. На десятом следующем - научится. Это и называется опыт. Сегодня, кажется, вечер банальностей...
/Он смеется - тихо, вслух... Возвращается, усаживаясь обратно на диван. Да, он прошел мимо кресла... да, соблазн опуститься именно в него был довольно большим.../
Игрок все равно будет проявляться через это тело. Значит, формально - в местах, где он будет проявляться - к нему можно будет предъявить претензии по этому поводу... наверное. Доселе как-то не приходилось интересоваться сводом законов небесной канцелярии, сложно ориентироваться. Какова роль кансайца во всем этом балагане?
Спасибо, Сэй.
/Ему любопытно наблюдать за чужими эмоциональными реакциями. Такой запутанный клубок...
Ему любопытно наблюдать за чужими мыслями...
Вообще, он должен признать, что заинтересовывается все больше. То, что поначалу было чужой, навязанной извне схемой, в которую он лишь постарался вписаться максимально комфортным для себя и для друого образом... понемногу становится чем-то личным.
Он пока не знает — хорошо это или плохо. В общем-то, никогда и не оперирует такими категориями. Аморален, да... Но ему... любопытно./
Что касается твоих вопросов... Насчет шинигами — это не мой уровень компетенции, Сэй. Я просто не знаю. Полагаю, если игрок будет осторожен, — ему ничего не грозит. Распознать экзофизику на таком уровне проявлений можно лишь при очень прицельном внимании. А пока ни у кого нет повода слишком пристально наблюдать за нашим объектом. Но видимо, при малейшей угрозе мы просто... заберем Майтимо обратно — и подыщем нового носителя. И пусть шинигами обращаются в международный суд в Гааге. Году к 2020 дело, возможно, примут к рассмотрению...
А кансаец... /Он смеется, легко и беззаботно./ Ну что тут скажешь... все любят кансайца. Ёдзиро любит кансайца. Майтимо любит кансайца. И господь бог если существует — то наверное тоже. Когда он создавал место в мире для идеальной приманки — то сотворил его в точности по этой модели... Даже ты в свое время не смог устоять, Сэй, не так ли?...
Он не видит другого выхода. В прядильищке слишком легко запутаться - как и в нем самом. Поддаться на чужую непосредственность. Поверить одному из двадцати мелких, совершенно спонтанно сделанных жестов.
Сначала - одному...
Второй рукой он небрежно ерошит чужие пряди.
Нет никаких отношений. Не в чем запутываться. Не стоит поддаваться иллюзии, что нужен кому-то больше, чем это есть на самом деле - даже если слишком велик соблазн поверить..../
...Ямада любил кансайца, и Мураки любит кансайца... /продолжает, задумчиво улыбаясь/ Вопрос в том, кто наконец-то залюбит его до смерти. У вашего Младшего не так уж и много шансов в итоге... Зачем вам Мураки, Джин Че? Ваши затребовали его отдельным блоком, когда я у вас был - это при том, что о Конгломерате спрашивали едва ли, отдав это на откуп аналитикам.
Дай отдохнуть глазам, Сэй. Иногда... не нужно слишком пристально присматриваться, — ты же знаешь...
/Он с довольным видом жмурится, когда чужие пальцы принимаются перебирать его волосы. У эмпата приятные прикосновения. На чисто физическом уровне... да, он редко встречал более подходящих ему во всех отношениях партнеров. Было бы жаль это терять — будь то насовсем, или ненадолго.../
Все любят Мураки... /Он смеется, но тут же серьезнеет./ Там свой, отдельный проект, Сэй. Точнее, даже не проект, а так... замысел тени одной надежды... Связано с Дорогой и тамошними возможностями. Нам нужно клонировать... кое-что ценное — то что в стандартных условиях воспроизвести оказалось невозможным. Догадываешься, о чем речь?
Все любят Мураки...
Придушить его, что ли?
Если бы помогло...
Он ни на мгновение не останавливает мягкий движений. Он умеет держать себя в руках, не так ли? Он успешно сменял одно на другое.
Он задает вопрос все с тем же оттенком праздного интереса человека, добирающего отсутствующую информацию.../
Вы сами-то когда-нибудь выходили - на Дорогу? То есть... не вы сами, иначе не было бы смысла выходить на Мураки... а вообще. Что это такое, на самом деле? Когда я читал Мураки... когда его еще можно было читать - были лишь малопонятные обрывки...
Может, стоит слегка поумерить пыл, прядильщик?...
Вторая рука эмпата остается свободной. Он мягким движением забирает ее в ладони, слегка поглаживая пальцы./
Опять же — не моя компетенция. Мы автархичны, Сэй. Нас и здешний-то мир интересует лишь постольку-поскольку. Зачем нам Дорога — и все это безумное множество иных миров? Что в них есть такого, ради чего стоило бы напрягаться? Телевизоры, которые будут ловить тысячу, а не сто каналов? Бутерброды, намазанные маслом с трех сторон? Бесплатный сыр в термоядерной мышеловке?... Мы пытаемся идти Наверх, а не вширь, уж прости меня за дурацкий пафос. Наверху интересного куда больше, и в конечном итоге именно там — источник любых дорог...
Он пожимает плечами. Негативный результат, в конце концов, это тоже результат. Он знает, где и как станет искать ответы. Но это терпит. Это - вопрос не ближайших дней. Возможно даже - не ближайших недель. Пока - нет смысла и думать об этом. Просто задавать вопросы - вполне логичные и корректные для человека, дотрагивающегося до материй, о которых раньше имел лишь самое приблизительное понятие.../
Автархичны, да, я в курсе. Кенчи-сан нашел отличный способ мне это объяснить с самого начала.
/Он смеется, посылая в прядильщика слепок собственных эмоций при первом выходе в Сеть.
Раскрывается? Да, конечно. Разве не этого хотел собеседник?
Он с радостью идет на поводу. Он вообще не способен долго сопротивляться. Откуда у него сила воли, в самом деле? Он устал, у него был безумно сложный день, а теперь его мастерски обрабатывают. Раскрывается, разумеется.../
Просто... если Дорога существовала все время, как считает Мураки... я про выход на нее - отсюда... то наверняка кто-то кроме Мураки и Ишмаэля /да, когда не задумываться - отлично получается произносить его имя совершенно небрежным тоном.../ приходил оттуда и уходил туда... кстати, почему именно Мураки, Джин Че? Почему бы не поискать кого-то... более сговорчивого и вменяемого? /Например, того-кого-Мураки-называет-Странником. Того-кто-называет-Мураки-Барсом. Того-кто-общается-не-с-людьми-но-с-Пустотой-у-которой-неисчислимое-количество-имен.... он усмехается при этой мысли. Вот уж переговоры, на которых ему хотелось бы поприсутствовать..../
Сеть, увиденная чужими глазами... так странно... И чужое почти благоговейное восхищение.../
Кенчи-сан не авторизовал тебя, как я вижу... Ну что ж, тогда ты можешь сам выбрать того, кто официально введет тебя туда. Это определенная ответственность... для обоих. Скорее, впрочем, морального плана, чем какого-либо иного. Вопрос... поручительства, если хочешь. И ответственности... Сеть — она ведь живая, в своем роде. Ты поймешь... В общем — никто не откажет, ты можешь обратиться к кому захочешь...
/Он улыбается, отнимает чужую руку от губ — но по-прежнему поглаживает пальцы. Тактильный контакт... совершенно незаменимая вещь для него — и необходимая. Ему нужно ощущать собеседника на всех уровнях — чтобы чувствовать себя комфортно./
Мураки доступен. И не так уж несговорчив, в конечном итоге. Просто с ним еще никто и не начинал договариваться по-настоящему. Зачем же искать кого-то другого? И уж тем более — не этот твой Ишмаэль. Ты прости — но даже от того, что я считал через тебя — у меня от него мурашки по коже. Как ты выдержал так долго, Сэй?...
Он подкладывает ладонь под чужой затылок, мягко разминая шейные позвонки. Диван удобен, конечно... до определенных пределов. Но спать на нем - то еще удовольствие, пожалуй.../
Что это даст - авторизация, то есть официальный ввод?... или введение... ну, ты понял...
/Смеяться. Сглаживать. Идти на контакт.
Закрываться куда надежнее, чем поначалу, на самом деле - вот, что это значит. Снимать барьеры, не оставляя за ними ничего важного. Снимать - точно так же, как контактируя с любым из желтых. С любым незнакомым серым, который может оказаться телепатом на голову выше его собственного уровня./
У Мураки скоро начнутся серьёзные проблемы по линии серых. Когда они там наконец-то определятся - так убивать его по ненадобности или забирать под себя. Если они сочтут его вменяемым - паранорма его уровня они не упустят. В противном случае - паранорм его уровня не должен жить. Очень простая линейная логика...
/Раскрываться. Подаваться вперед. Демонстрировать пустые руки.
И тщательно закапывать все, что не стоит показывать чужим глазам. Тщательно, словно радиоактивные отходы - распихивать по слоям, запутывать, маскировать.
Ничего закрытого.
А на поверхности - одна сплошная американская политкорректность.../
Не то, чтобы у меня был выбор - с Ишмаэлем. Он не враждебен. Ему просто нет до нас совершенно никакого дела.
Значит, ты предпочел этот путь, Сэй? Такой безболезненно-простой... такой естественный...
Впрочем, он прекрасно понимает, что такое усталость. И что такое простота — умело скрывающая сложности...
Ему действительно жаль их вчерашнего дня. Навряд ли такое скоро повторится.../
Когда тебя официально введут в Сеть... ну, это как совершеннолетие, Сэй. Можно пить, курить и бросать в урну избирательные бюллетени... Короче говоря — всё, что захочешь. Тебе объяснит — тот, с кем ты отправишься туда. Не хочу опережать события...
/Он легко поднимается с места, заслышав наконец долгожданный стук в дверь. В столь поздний ночной час обслуга номеров действует не слишком расторопно... Но наконец они получают свой ужин.
Он отдает горничной чаевые и вкатывает сервированный столик в номер./
М-м... ты заказал всё, что я люблю... даже кхау-му-дэн... Сэй — ты рискуешь получить безнадежно влюбленного прядильщика, если намерен продолжать такими темпами...
/Тему Мураки он считает благополучно закрытой. Учитывая все обстоятельства... нет никакой нужды вновь произносить это имя — между ними. Совершенно никакой нужды./
Он прикрывает глаза, улыбаясь. Он, кажется, опять поведется на это. У каждого свои грабли многоразового использования? Ему ли осуждать кансайца?/
Мы оба рискуем получить безнадежно бессознательного тактика и фонящего на полгорода адреналином кансайца с минуты на минуту.
/Совершенно бессмысленное по сути предупреждение - учитывая то, что собеседник и сам поддерживает контакт. Кансаец как раз выгружает Младшего из такси. Кажется, за регистрационной стойкой уже привыкли к тому, что Едзиро вносят в гостиницу на плечах...
Он принимается за еду, не очень-то разбирая вкус. Он безумно голоден и если эта острая, снабженная всеми возможными специями дрянь не уляжется в желудке - он готов будет молиться на прядильщика, способного сократить время его пребывания в уборной. Он улыбается, посылая собеседнику сжатый блок, комментирующий ужин. Открывает бутылку коньяка, разливая его по бокалам. Незаметно для себя выпивает собственный.
Людей, которые учили его пить, он иногда готов пристрелить. Используя всю обойму и не делая никаких контрольных выстрелов.
Есть две стадии - абсолютно трезвое сознание и слабо соображающее сознание. И никакого удовольствия от процесса, разве что вкусовое. Это удобно на переговорах. И чертовски мешает в такие вечера, как сейчас./
К черту этих адреналиново-сексуальных маньяков. У них есть свой номер — пусть катятся туда. Ты разве не видел? Я повесил на дверь табличку "Не беспокоить"...
/Не то чтобы это хоть немного помогло против Младшего, разумеется... Одна надежда: поставленный перед дилеммой — хороший жаркий секс, или заслуженная взбучка от прядильщика... он с большой долей вероятности предпочтет первое.
Он посылает это в чужое сознание, одной картинкой, и смеется, делая глоток коньяка./
И плохим же он будет тактиком — если не убедит Мибу залечь "на дно" как минимум на неделю — пока на горизонте не рассеются тучи... Я почти завидую, честно.
Табличка "Не беспокоить", да? Каюсь, не заметил. Думаешь, Едзиро остановит его хорошее зрение?
/Бокал пустеет слишком быстро. Отрываться от стекла слишком сложно.
За окном нет уже ничего привлекательного. Ровным счетом. Черное небо и улицы, расцвеченные неоном. Разноцветный, разукрашенный электричеством город. Муравейник.../
Что у нас теперь на повестке дня, Джин Че? Великое переселение можно считать завершенным, план по геноциду и китайским погромам перевыполнен на неделю...
Не надо, Сэй. Больше — не надо. Пожалуйста... Это — не твое, ты же знаешь сам...
/Нити и ниточки... сейчас он больше не хочет тянуть за них. Оставляет в стороне. Просто так — из усталости, может быть. Или... из какого-то смутного, неуловимого ощущения, которое...
...нет, все же просто усталось, наверное.../
Никаких планов. Хватит с нас планов, и матриц, и схем, и манипуляций. И игр в вопросы и ответы — и не только. Пойдем. Если хочешь... я просто помогу тебе заснуть...
Похожего... не такого.
Ловится, конечно. Они оба устали. В этом нет уже ничего напускного. Слабость на слабость. Кто передавит в итоге... да какая к черту разница. Его все равно перемелют, перестроят, переналадят - так, как считают нужным. Так зачем лишний раз трепать нервы себе и окружающим?
Он улыбается - уголки губ едва заметно подрагивают. Он накрывает рукой чужую ладонь на своем лице, поднося ее к губам. Мягко проходясь языком по запястью. В слегка прищуренных зеленых глазах плещется глубокая задумчивость. Отрешенность. И невесть откуда взявшееся мягкое тепло.../
А кто потом поможет заснуть тебе, прядильщик?
/Глаза в глаза. На таком расстоянии видно даже с его диоптриями. Отпустить чужую руку, чтобы опустить собственную ладонь на чужое плечо. Слегка податься вперед, щекой касаясь чужой щеки. Потереться лбом о чужое плечо...
Вот так просто. У него еще будет время все усложнить. Он еще не раз пожалеет об этом - наверняка.
А сегодня он просто не может иначе. Может, в кои-то веки спиртное подействовало даже в таких дозах. Может, это просто безумный день. Может - эта щемящая нотка в чужом взгляде...
Он не разбирается с причинами, поводами и следствиями.
На это у него уже не остается сил...