Что видит пустота, когда смотрит мне в глаза? Себя...
Кажется, я начинаю испытывать к нему неприязнь с того самого момента, как он появляется в моем доме. Ну, или самое большее — спустя пять минут после. За такой срок он точно успевает настроить меня против себя — окончательно и бесповоротно.
Не то чтобы мне много для этого было нужно — в такой день как сегодня...
...
...— Что вы можете сказать насчет готовности корейской корпорации к сотрудничеству с другими структурами, Мибу-сан?...
...— Есть ли новые данные по внутреннему устройству корпорации?...
...— Каковы основные интересы корпорации во внешнем мире?...
Да. Я мог бы о них забыть. Они обо мне — разумеется, нет. Полдень на часах, — и я в знакомой приемной, заранее морщась, как от визита к зубному. Впрочем, им совершенно наплевать на мои гримасы.
Что куда более удивительно — им, кажется, наплевать и на мои слова.
читать дальшеЯ отвечаю. Я стараюсь как можно точнее пересказывать то, что говорил мне Ким. И лисенок. И собственные выводы — когда без этого совсем уж не обойтись...
Корпорация декларирует свою автохтонность. Корпорация не заинтересована в иных видах сотрудничества, кроме разовых контрактов — на своих условиях. Корпорация не желает лишних контактов с окружающим миром. Корпорация... шлет вас всех на хер, и я бы сделал то же самое с превеликим удовольствием, если бы только мог...
Мой куратор, чье имя я всякий раз ухитряюсь забывать — оно настолько же стерто-безликое, как и он сам, — вежливо кивает, подбрасывая новые вопросы... со скучающим видом мальчика, которому вручили пакет и велели покормить в аквариуме рыбок. И он сыплет крошки в воду, тоскливо глядя в сторону и мечтая наконец пойти поиграть в футбол...
Кажется, ему одинаково неинтересны и собственные вопросы, и мои ответы. Тем более что слова «не знаю» звучат в последних куда чаще, чем хотелось бы моим интервьюерам. А я... изображаю сожаление... и жду, когда наконец все это закончится.
Полчаса. Рекорд краткости.
Они предлагают подвезти меня обратно и...
— Может быть... что-то еще, Мибу-сан...?
Нажим — едва уловимый. Почти незаметный. Просто чтобы показать: они в курсе. Возможно, им даже любопытно следить за моими барахтаньями. Возможно, они ожидали, что на помощь явятся корейцы, — и тогда появится возможность понаблюдать за методами Убежища на живом наглядном примере...
Вероятно...
В таком случае, они уже знают: этого не произойдет.
Ким достаточно ясно дал мне это понять, вчера по телефону.
Извини, Ория. Вне сферы интересов Убежища. А как личное одолжение...
Тон был такой, что мне ничего не оставалось как перебить:
Ничего личного, Джин Че. Нет — значит нет. И положить трубку.
Вне сферы интересов... Едва ли. Но я не идиот. Они не хотят соваться в Киото — где мною слишком близко интересуется Конгломерат. Не хотят подставляться... и они совершенно правы.
Поэтому я и позвонил Киму — а не лисенку. Наверное, только поэтому. Или — чтобы в случае отказа не задаваться еще одним вопросом...
Не знаю. Не уверен. Не имеет значения.
...Возвращаясь домой в такси, я стараюсь не думать об этом — поскольку сейчас не до упущенных возможностей... Ничего, кроме жесткой реальности.
Ничего.
...Кроме пустого ангара, пахнущего запекшейся кровью и стылым железом, где мы были вчера ночью с Мураки.
...Кроме диска с видеокамеры, который я заставил себя просмотреть с утра.
...Кроме бесполезных данных, собранных за вчерашние сутки парнями из детективного агентства.
...Кроме туманных обещаний Мияки.
...Кроме...
Ничего.
Я сжимаю зубы. Стискиваю кулаки, так что начинают ныть суставы. Я пытаюсь вцепиться в эту реальность... удержаться в ней... но не ощущаю ничего — кроме грызущего отчаяния.
Киро...
Мальчик мой... Киро...
...Искаженное, задыхающееся лицо... вздрагивающее гибкое тело...
Крик...
Будда Амида и милосердная Канон... как же он кричал...
Руки на растяжках... в кольцах железной дыбы... выгнутая спина... голова, упавшая на грудь... спутанные волосы... кровь...
За что?...
И снова... крик... и снова — эта мразь насилует его... снова... и снова...
...Я не знаю, как досмотрел до конца. Но... я сказал вчера Мураки: если мальчик вытерпел это в реальности — я должен это видеть... Никому не легче. Ни мне. Ни ему. Да. И всё равно...
Должен.
Крик... рот, распахивающийся в сорванном, хриплом вопле... так широко... что кажется... виден черный провал гортани... Глаза... закатившиеся... одни белки... И дрожь... по всему телу... напряжение каждой мышцы... как будто пропустили электрический ток...
И кровь...
Кровь...
...Слипшиеся пряди... слипшиеся от слез стрелки ресниц... грязные потеки на щеках и на подбородке...
Киро...
Киро... мальчик мой... за что...?
...Киро...
...
...Он поворачивается ко мне... и спрашивает о чем-то... а я никак не могу понять — где я, и что происходит... и смысл даже самых простых слов рассыпается серой удушливой пылью...
...Всего лишь — водитель такси. Всего лишь — сказать, что я дома.
Дома?
Разве у меня еще есть дом?...
Отдаю ему деньги, не глядя... Ворота распахиваются... Шаг... еще...
— Там... вас ждут, босс... Я провела его в кабинет...
Тао...?
...Да, конечно, спасибо, киваю, киваю еще раз, потому что кажется, она что-то говорит, и иду, уже не слушая, уже на слыша, не обращая внимания, не замечая, не считая шагов, не думая ни о чем, не вспоминая, цепляясь взглядом за опорные столбы галереи, как будто они помогают держаться на ногах, и голос, летящий в спину, лишь подталкивает идти еще быстрее, убегать, я не знаю, от чего я бегу, но я просто не могу сейчас никого видеть, ни с кем говорить, мне нужно побыть одному, я выложился за эти полчаса в Конгломерате, подобие нормальности, отдал все силы, которые были, но сейчас это возвращается вновь, опять, как вчера вечером, как ночью, но теперь рядом нет Мураки, нет никого, кто бы мог вытащить, поддержать, и я уже не могу, не хочу никакой поддержки, ничего, я справлюсь и сам, только дайте мне час, полчаса, хоть десять минут в одиночестве, и я справлюсь, я опять буду в порядке, потому что еще столько дел, столько всего нужно сделать, попробовать, попытаться, не опускать руки, потому что я не могу оставить это просто так, не могу бросить его, хотя уже бросил его, предал его, оставил его одного, и моя вина, от начала и до конца моя, во всем, что с ним происходит сейчас, во всем, что этот ублюдок делает с ним, прямо сейчас, в эту самую минуту, когда я не вижу, не слышу, не могу быть рядом, а мальчик кричит, и кричит, и кричит от боли... Киро...
Киро...
Киро... мальчик... малыш...
Ки...ро...
...
...
— Добрый день, Мибу-сан.
Как холодной водой в лицо.
Вздрогнуть. Остановиться. Чуть не прошел мимо библиотеки.
Раскрытые сёдзи...
За моим столом. Небрежная поза. Поднос с чаем на столе. Раскрытая книга.
Сигарета в пепельнице.
Встать на пороге. Кто, черт возьми...?
Тао... да, кажется, только что...
— Добрый день.
Коротко. Сухо. Не хочу отвлекаться на посторонних. И без того — пол-утра насмарку... Вопрос во взгляде — не любопытство. Просто: что нужно? И — отделаться как можно скорей.
— Условия контракта — стандартные, Мибу-сан. Денежное вознаграждение, в обмен на наши услуги. Вот сумма, в долларовом эквиваленте... — Неторопливо выводит цифру на листке, вырванном из органайзера. И четыре нуля. — Это — независимо от продолжительности операции, включая все плановые и непредвиденные расходы. Но и независимо от результата. В случае вашего согласия — стропроцентная предоплата. Устного подтверждения достаточно.
Четко. Лаконично. Исчерпывающе.
Лет сорок на вид. Короткая стрижка. Скуластое, невыразительное лицо. Исполнитель, типичный исполнитель. Разве что взгляд...
Никак не могу собраться с мыслями.
— Простите. Как, вы сказали, вас зовут...?
— Чжан. Я не говорил.
И пауза.
С этого момента он окончательно и перестает мне нравиться?
Как будто это имеет сейчас хоть какое-то значение...
Я готов подписать что угодно — какой угодно контракт, хоть со всеми демонами из преисподней...
Но почему, черт возьми, не кто-то из знакомых? Не Ким...?
— Это контракт для тактика, Мибу-сан, — не для прядильщика. Но и не для стажера. — Он даже не пытается скрывать, что читает мои мысли. — Впрочем, если вас не устраивает моя кандидатура, вы можете позвонить...
Я не успеваю отреагировать: телефон звонит сам.
Мой телефон.
Тот самый, который я с такой старательностью уничтожил вчера.
На столе. Между пепельницей, где дымится оставленная сигарета, и раскрытым на середине томиком Акутагавы.
— Я позволил себе озаботиться вашей сим-картой, Мибу-сан. С разрешения вашего начальника охраны, разумеется. Там есть сообщение на автоответчике — но это позже. Вы возьмете трубку? Судя по номеру — Ким. Вы можете обсудить с ним все вопросы...
Ощущение...? Накинули аркан. Взнуздали. И дали шпоры.
В тщательно контролируемый галоп?...
В уголках тонких губ мелькает усмешка. И телефон мне — на раскрытой ладони.
— Судя по личному файлу, у вас повышенная стрессоустойчивость, Мибу-сан. Показатели обычно не ошибаются.
Взгляд в ответ — прежде чем взять телефон.
— Да. Только там у вас едва ли отмечено — какими способами я снимаю стресс.
Поддернутая бровь. Выразительно. Максимум эмоций — для такого лица.
Телефон продолжает звонить...
Вчера он мне отказал. Когда я просил о помощи — уверенный, что получу ее...
Вне сферы интересов Убежища...
— Так что изменилось со вчерашнего дня, Джин Че?...
— Ория... — Искреннее недоумение в тоне. Как кто-то может этого не понимать?... — Прежде чем говорить с тобой о чем бы то ни было — сперва нам нужно было обеспечить тебе ментальный барьер. Или ты хочешь, чтобы о твоих планах знали полгорода — включая Джонатана Грэя?
Вот как?...
— Нет. Не хочу. Спасибо, Джин Че.
Когда за сутки тебе трижды прямо или косвенно показывают, что ты ведешь себя как идиот, — впору задуматься. И перестать подыскивать самооправдания. И наконец взять себя в руки.
— Так ты подтверждаешь контракт?
— Разумеется. Куда перевести деньги?
— Реквизиты у Чжана. Но... Ория, сразу хочу предупредить: это без гарантий. Всё непросто. Мы не можем нащупать твоего Грэя. Не знаю откуда — но он обзавелся превосходным щитом. Впрочем, Чжан владеет всей информацией, не буду лезть не в свое дело. Я — только от себя сейчас. Личная помощь нужна?...
Иными словами, пузырек валерьянки. И сказка на ночь. О том, как скоро всё будет хорошо.
— Я в порядке, Джин Че, спасибо. Стрессоустойчив — как мне только что напомнили. Ладно... не буду отрывать. И — нам тоже нужно работать...
Всё. Спасибо, прядильщик. Но дальше — это только здесь.
Я поворачиваюсь к наемнику.
— С чего нам лучше начать, Чжан-гун?
...
Я вручаю ему отчет из агенства.
Он не слишком-то скрывался, этот Джонатан Грэй... поначалу, по крайней мере. Лондонский журналист. Фрилансер. Статьи повсюду, от «Дэйли Телеграф» до «Нэшнл Джеографик». Особые интересы: Восток и — морщусь — Кроули и оккультизм...
Отыскали гостиницы, где он жил. Собрали свидетельства тех, кто хоть немного с ним общался. Любезен. Довольно общителен — хотя и с перепадами настроения. Первым редко вступает в разговор. За последнее время стал менее контактен...
Еще — аренда машины. Аренда склада — несколько месяцев назад. Еще одна машина. Какие-то счета...
В сухом остатке — ноль. Ничего сколь бы то ни было ценного. Никакой информации о нынешнем месте пребывания. Ничего, что могло бы вывести на след.
Чжан просматривает бумаги. Откладывает — с ничего не выражающим лицом.
— Что еще, Мибу-сан?
Вчерашний звонок. Во всех подробностях.
...Да, конечно, мы можем проехать на этот склад. Сейчас? Нет? Как скажете. Тогда — что?...
— Диск, Мибу-сан. Я хотел бы его посмотреть. Но сначала... Полагаю, вам придется прослушать вот это...
...Мой мобильник не работал с утра — разумеется. Значит, все входящие звонки переводились на автоответчик. И теперь...
— Отвратительно себя ведешь, дружок. Ты все еще не понял. Щенок, которого он подложил под тебя — и тот понял больше...
...Голос. Уже знакомый — до мелочей. До перепадов интонации. До характерной привычки растягивать слоги. Чистое японское произношение — в нем невозможно опознать гайдзина...
Где он мог так хорошо выучить язык?...
— Мне надоело играть с тобой в прятки. Скучно говорить одному. Со мной будет разговаривать ваш сопляк. За вас обоих. Каждый раз, когда ты будешь бросать трубку или молчать, когда я задаю вопросы — я буду что-нибудь у него отрезать...
...Думать о чем угодно... только не вслушиваться... не впускать этот голос в себя... не давать ему пустить корни внутри... иначе... опять... как вчера...
К черту...
— Позвони ему, поинтересуйся, на сколько дней мы можем растянуть это увлекательное занятие. Он будет говорить со мной за вас обоих. Передай ему привет от меня. Мы с тобой прекрасно знаем, что он не заговорит, дружок. А значит, говорить придется вашему мальчику. Ты меня понял?... И не смей больше молчать...
Его дыхание учащается — едва заметно — к концу этой сбивчивой речи. Я пытаюсь не думать — почему. Я пытаюсь не думать ни о чем вообще.
Телефон... На стол — пока не повторилось вчерашнее...
К черту...
Чжан остается совершенно равнодушен. Глаза греющейся на солнцепеке змеи. Немигающий, остановившийся взгляд.
— Теперь — диск.
Он не предлагает избавить меня от просмотра. Я... было бы малодушием оставить его одного.
Я говорю себе, что уже видел это. Я говорю себе, что ничего нового не увижу. Я повторяю себе, что это — всего лишь картинка на экране, не реальность — потому что в реальности это было много часов назад...
...И возможно, прямо сейчас, в эту минуту, в реальности происходит нечто гораздо худшее...
Прямо сейчас...
В эту гребаную минуту...
Киро...
— Какие-то проблемы, Мибу-сан?
Проблемы?... Я почти готов расхохотаться ему в лицо.
Но стрессоустойчивость... означает ли это — несклонность к публичным истерикам?
Видимо, да. Потому что я лишь коротко киваю в ответ.
— Все в порядке. Смотреть придется в комнате охраны — там аппаратура. Пойдемте...
Проблемы...
Никаких. Вот только... чертов диск жжет мне руки, даже через коробку... Чертовы мысли жгут мозг... Чертова тревога — жжет где-то внутри... А так — нет. Ничего.
Я не помню даже смысла этого слова — «проблемы»...
...Тао встречает нас на пороге.
— Босс. Я должна это видеть.
— Иди к черту, Тао.
— Босс...
Неожиданно наемник вновь берет все в свои руки.
— Оставайтесь. Можете оказаться полезны.
И кто я такой — чтобы возражать. В моем собственном доме...
...
...Втроем. на неудобных стульях в тесной комнатушке охраны — перед телевизором, к которому подключена камера, проигрывающая диск... Я кошусь на них обоих... Каменно-невозмутимый Чжан. Почти такое же лицо у китаянки, — лишь прикушенная нижняя губа выдает волнение.
И — нет. От того, что я один раз уже это видел...
Нет. Не становится легче.
Нет...
...Двадцать минут... Счетчик в углу неумолимо отсчитывает секунды. Красные мигающие цифры... я никогда не думал — что цифры можно так ненавидеть...
Двадцать минут этот ублюдок насилует Киро, распятого на этих гребаных железных скобах...
Двадцать минут — сперва стонов... потом — криков в голос... потом уже — просто задыхающегося хрипа...
Двадцать минут...
...Он еще пытается вырываться поначалу... напрасно выворачивает руки... в суставах... причиняя себе еще худшую боль... выгибается, тщетно пытаясь отстраниться... потом уже — только дрожит... а потом — не может даже и этого... только исходит криком... криком, вытекающим из горла как кровь... как слезы — из пустых распахнутых глаз...
Киро...
— Они кинули тебя... Ты уже понял?... Ты никому не нужен — ни ему... ни его подстилке... придется платить — за них обоих... Вот так-то... А им — на тебя наплевать... И на то, что я с тобой сделаю... А это — только начало, уж поверь мне... Это — только начало...
...Он говорит... говорит... говорит... говорит... И мальчика вновь начинает бить дрожь... Всё сильнее — превращаясь в конвульсии... а затем — всё тело скручивается судорогой... завязывается узлом... Будда Амида... он же все кости себе переломает... о, будда... И только тогда — этот ублюдок наконец затыкается...
И... затемнение... но — еще не конец...
...Вновь свет на экране... и Киро — на тех же растяжках... безвольно обвисшее, такое хрупкое тело... сломанная кукла... И кровь... густые, тяжелые капли... с опущенного лица... Одна за одной... как та гребаная китайская пытка... так мерно... ударяются об бетонный пол... и от этого глухого чмокающего звука... ритмичного, как удары сердца... от этого звука... едва ли не хуже, чем когда...
...Он вновь заходит сзади... мать его... опять — всё сначала...
...бесконечно...
...кажется... этому и вправду не будет конца...
Я заставляю себя смотреть. Не отводить взгляд. Я помню, что выдержал это — утром... Значит, выдержу и сейчас...
Значит...
Это ровным счетом ничего, мать его, не значит...
Киро...
...Лицо мальчика — крупным планом... когда эта мразь наконец отходит от него... Уже не просто бледное — серое. Как у мертвеца. Если бы ноздри не подрагивали чуть заметно...
Тусклые... совершенно неживые глаза...
...И — щелчок взводимого курка на заднем плане. И — выстрел. И — темнота...
Не в камеру. Нет. Он стреляет не в камеру, разумеется...
Потому что в темноте... секунд через десять... еще один...
...почти нечеловеческий... невыносимый... надрывный крик...
...И — наконец тишина...
Тишина.
Тишина...
...
Чжан перебрасывается с Тао негромкими фразами по-китайски. Оба голоса — безучастно-ровные. Такие спокойные... мать их...
Такие спокойные...
Мне ничего не остается — кроме как брать с них пример.
— Больше у нас ничего нет на сегодня, Чжан. Разве что — склад.
— Хорошо, Мибу-сан. Туда мы съездим чуть позже. А теперь, пойдемте — поговорим.
...
Кофе нам приносят в библиотеку. Хвала всем буддам и боддхисаттвам, Мураки уже успел забрать оттуда свою змею... хотя сомневаюсь, чтобы моего собеседника это зрелище могло хоть немного смутить.
Первое, что он делает, это вручает мне координаты для перевода денег.
Первое, что делаю я, — это отзваниваюсь банкиру.
Он проверяет. Я жду.
Я говорил, что он не слишком мне симпатичен? Преувеличение. Сейчас я его почти ненавижу.
Почему почти?
Потому что ненавидеть по-настоящему я начинаю его только минуту спустя.
Когда он кладет трубку. И вновь поворачивается ко мне.
И пожимает плечами.
— Полагаю, вам это ясно не хуже моего, Мибу-сан. Безнадежно. Мальчик — считайте, что уже мертв. И что бы мы ни делали — ему это не поможет.
Он ждал, пока я переведу двадцать тысяч долларов на счет — чтобы сообщить мне это?
Впрочем, нет ничего невозможного. Ничего — для того, кто пережил сутки в том аду, где провел их я.
Я смотрю на него, и — улыбаюсь.
— Это, полагаю, ваша хорошая новость, Чжан-гун. А теперь — какая плохая?
Пауза. И опять — этот змеиный взгляд.
Нет, мой юмор его явно не впечатляет...
— Плохая новость в том, что до сих пор он еще не сделал ничего по-настоящему... неприятного. Но сделает. Неизбежно. И так — чтобы вы об этом узнали.
Подтекстом: вы уверены, что выдержите?...
В моем ответном взгляде: конечно, нет... но разве у меня есть выбор?...
Он пожимает плечами.
— Если вы говорите, что в ангаре осталась кровь... Мибу-сан. Самым разумным и гуманным шагом... была бы смерть мальчика. Быстрая. Безболезненная. Я могу это устроить. Мне нужно только ваше согласие.
Я говорил, что начал его ненавидеть...?
Нет... о, нет... не до этой секунды...
Нет...
Последнее «нет»... я, кажется, говорю вслух...
Он не убеждает. Не объясняет. Просто смотрит — и терпеливо ждет.
Если я скажу «да» — то стану убийцей.
«Нет» — и всё, что ждет Киро дальше... — на моей совести. На моей. На руках мрази по имени Джонатан Грэй — и на совести трусливого никчемного ублюдка по имени Ория Мибу.
...Со вчерашнего дня — я стал курить в кимоно.
Никаких принципов. Теперь уже — никаких.
Я ломаю сигарету в пальцах. Табак крошится... осыпается на стол бурой неопрятной горкой...
— Нет.
Он кивает. Равнодушно. Безучастно. Ему — всё равно.
Мой выбор.
Наемник. Было бы странно ждать от него иного.
Я понимаю теперь — почему не приехал Ким.
...
— Кое-что сделать мы можем, Мибу-сан...
Мы курим. Пьем кофе. И обсуждаем планы.
Все нормально. Естественно. Так, как и должно быть.
Я стараюсь на него не смотреть. Но это не мешает мне внимательно слушать.
— Ким сказал — через астрал вам его не отыскать?...
— Есть и иные способы. Более трудоемкие — но есть. Он гайдзин. Зимой в Киото не так много туристов — чтобы с легкостью затеряться. Тем более, для его... игр — ему нужны специфические условия. Уединенность. Пространство для маневра. Это сужает рамки.
Да, конечно. В гостинице с Киро он поселиться бы не решился...
— Что конкретно мы можем сделать?
— Для начала — полиция. Вы подняли их на ноги?
— Разумеется. Сегодня утром — и вручил копию диска. Они завели дело о похищении. Полагаете, года через три что-то сдвинется с места, — или я излишне оптимистичен?...
Уголок рта дергается. Кажется, у него это означает усмешку.
— Как и все законопослушные граждане, вы слишком низкого мнения о правоохранительных органах, Мибу-сан. У вас в городе ведь выборы на носу, не так ли?
— Да. И какая связь?
— У вас есть выходы на нужных людей. Подумайте... Кто из политиков разыгрывает карту ксенофобии? Кому может быть выгодно выехать на первые страницы в прессе — раскручивая дело о преступнике-иностранце? Кто будет готов поднять шумиху — зацепившись за эту деталь?
Имя всплывает сразу.
— Итаро Конобэ. Консерватор — из самых махровых. Довоенная кость...
— Отлично. Значит, свяжитесь с ним. Лично. Или через третьих лиц. Подумайте, как представить эту историю. И дайте координаты участка, принявшего у вас заявление. Ручаюсь, через час он поставит на уши и тамошнее начальство, и прессу...
— Прессу?... Но что нам это даст?
В его взгляде — снисходительное сочувствие наставника к второгоднику... туповатому, но старательному...
— Тактика пожара в степи, Мибу-сан... Нам нужно, чтобы у Джонатана Грэя под ногами горела земля. Чтобы он не мог пройти по улице — без ощущения, что каждый второй тычет в него пальцем. Чтобы дергался от каждого взгляда. Озирался на каждый шепот. Чтобы почувствовал — что в Киото стало слишком опасно... и решил бы залечь на дно. С заложником — ему это не удастся.
— Но...
— Да, Мибу-сан. Да.
Не заставляйте меня повторять очевидное, говорит его взгляд.
Впрочем, все же смягчается.
— Мы попробуем... предоставить ему выбор. Дать понять, что он больше выиграет, если отпустит мальчишку живым. Если сможем прижать его как следует — это сработает. — Короткий вздох. — С вероятностью десять процентов из ста... Мы имеем дело с психопатом, Мибу-сан. Не советую вам забывать об этом.
Как будто у меня есть шанс забыть...
...Что бы я ни делал... что бы ни предпринимал...
Молчание будет провоцировать эту тварь на то, чтобы пойти еще дальше — и все же пробить брешь в моей обороне... Если начать говорить с ним — он решит, что добился своего... и продолжит игру, чтобы получить еще больше реакций... Любые действия вызовут озлобленность... Бездействие — покажется ловушкой...
Безнадежно...
Киро... Киро, мальчик мой... бедный мой мальчик...
Безнадежно...
Чжан поводит плечами под черным пиджаком.
— Да. Безнадежно. Мы не можем управлять психопатом. Тем более таким одержимым как этот. Бешеную лисицу нельзя научить прыгать через кольцо... Но ее можно убить, Мибу-сан.
И в его голосе — такая уверенность... такая спокойная сила...
Черт... мне плевать, что я ненавижу этого парня — в этот момент. Я готов ради этих слов на все, что угодно...
— Как, Чжан? Как вы сможете это сделать?
— Не знаю. Пока — не знаю. Никаких гарантий, так что не ждите от меня чудес. А теперь... давайте пройдемся по возможностям якудза...
...
Мы прикидываем варианты еще добрых полчаса. За это время успевает подъехать Икэда. Недовольный тем, что его «подняли в такой безбожно ранний час»... совершенно нежелающий трогаться с места...
Я ору на него в трубку так — что у самого едва не лопаются перепонки. И через двадцать пять минут получаю на руки изрядно похмельное, дергающееся от нехватки кокаина — но умеренно дееспособное тело.
Десять минут, чтобы привести его в чувство. Затолкать в душ. Раздобыть дозу. Впихнуть в него завтрак.
— Блядь, ты хуже мамочки, ока-сан... Какого черта ты вообще ко мне доебался?... Не расплатишься, мать твою, — ты понял?
— Хер с тобой. О цене — потом поговорим. Только помоги...
Наемник во время всех этих переговоров держится в стороне. Вступает — только когда якудза уже готов слушать.
— Мелкие точки, которые ты держишь. Все лавки, которые крышуют твои ребята. Портрет Грэя должен быть везде. У каждого из них. Еще — у уличных дилеров. У всех, кто толчется «на бровке». У тех, кто шляется по паркам... по пустырям... Не надо, чтобы они его искали. Это — лишнее. Просто... пусть запомнят в лицо. И пусть знают — что его ищут.
Он не объясняет — почему так. Но я понимаю. Грэй телепат. Чтобы ощутить тревогу — ему хватит и этого.
— И только твоих — слишком мало. Кого еще можно привлечь? Какие кварталы? Купить их помощь? Договориться?...
Перед нами — карта города. Икэда чешет в затылке. Указывает то на один район, то на другой. Называет имена.
У меня есть и другие связи — и помимо него. Несколько пробных звонков — и я тоже вношу свою лепту.
Тао... Возвращается с новостями от ока-сан. Вот о чем они говорили с Чжаном...
Гион и окрестности — также наша зона теперь...
...Этого мало. Всё равно, в реальности — катастрофически мало. Мы поджигаем траву, пытаемся раздуть пожар... но первый же ветер может задуть огонь... А у лисицы — слишком много нор...
И все же... впервые за последние сутки... Надежда...
...Икэда уходит — с многозначительным видом пообещав наведаться ближе к вечеру. Раздосадованную Тао, которая и рада бы остаться, я отправляю заниматься своими прямыми обязанностями... что бы ни было — но ресторан должен принимать гостей как обычно... И мы с Чжаном вновь остаемся одни.
Он задумчиво крутит в пальцах перочинный нож. Я — просто жду.
Впрочем, он, кажется, тоже.
— Не питайте особых иллюзий, Мибу-сан. Психопаты изворотливы и чертовски умны.
Пожимаю плечами. Пусть скажет что-нибудь, чего я не знаю...
— Он должен позвонить. Если я буду не в доме... и он почувствует щит... — Я вспоминаю слова Мураки. — Он может попытаться подобраться к нам ближе. Это шанс?...
— Да, конечно. Один на сотню. — По моим глазам он, похоже, чувствует, что перегибает палку. Впрочем, его это явно волнует меньше всего. И в ответном взгляде — усталое равнодушие. Ничего больше. — Он может ощутить, что щит... стал другим. Возможно, его это встревожит. Или хотя бы заинтересует. Я хочу попытаться хотя бы отчасти перетянуть его внимание на себя. Чем больше он думает о постороннем — тем меньше останется на заложника. Возможно...
Возможно...
Он поднимается на ноги. Легким, скользящим движением тренированного бойца.
Поправляет и без того безупречно сидящий пиджак.
— Поехали, покатаемся. Вы же не против небольшой прогулки, Мибу-сан? — И уже на галерее оборачивается ко мне, все с тем же невозмутимым видом. — Надеюсь, вы не забыли взять телефон?...
Я задерживаюсь с ответом всего на мгновение. Достаточно, чтобы успеть проглотить три фразы, первыми пришедшие на ум. И еще две — тоже, как не самые подходящие...
Чтобы под конец ограничиться коротким кивком.
— Не забыл.
— Хорошо.
Мы выходим из дома и садимся в машину.
Чужие руки на руле. Расслабленные. Уверенные.
...В моих — телефон... свернувшаяся ядовитая змея, ревниво косящая глазом-экраном...
Я думаю...
Я думаю только о том — сумею ли сдержать дрожь... когда он наконец зазвонит?...
-
-
21.10.2005 в 04:23Он останавливает машину в безлюдном переулке. Окраина. Недалеко от новой лежки. Щенка еще часа три трогать бесполезно. Сопливая дешевка. А он опять молча выслушивает все слова. Как горохом об стену, сукин сын, сын сумасшедшей вшивой суки... даже не дышит... и бросает трубку, не давая ему закончить....
Он набирает второй номер, мельком глядя на часы. Уже половина третьего. Пора позаботиться о паре мелких подарков. О да, он любит делать подарки. Он смеется. Он ждет, пока трубку снимут. Это молчание. Он узнает его, узнает из тысячи других.
Он закрывает его со вчерашнего дня. Совсем иначе... он и не думал, что этот самовлюбленный стервец способен на такое. Невозможно даже отследить, где находится белое пятно.../
Я звонил ему, а он опять молчит. Ты же помнишь наш уговор, дружок. Я не нарушаю слова. Как и не нарушил бы его, если бы ты воспользовался своим шансом. Но ты струсишь, конечно же. Уже струсил. Домашний пес никогда не укусит хозяина, даже если тот будет бить его бейсбольной битой вместо завтрака, обеда и ужина. У тебя была собака?...
-
-
21.10.2005 в 04:32Он подносит мобильник к уху. Выслушивает очередную порцию бреда.
Отвечать... Не отвечать... Всё едино, в конечном итоге...
Он уже готов отключиться — когда чужая рука внезапно касается его локтя.
Пристальный, напряженный взгляд черных глаз. И — короткий кивок.
Он кивает в ответ. Набирает в легкие воздух.../
Если хочешь говорить — не называй меня "дружок". Зачем ты звонишь?
-
-
21.10.2005 в 04:40Гордость - это плохая черта. Она заставляет делать глупости. Молчать, когда следует говорить и говорить, когда следует молчать. Сначала он говорил. Долго говорил. А теперь молчит. Заставь его говорить для меня - и сопляк доживет до следующей недели. Как ты думаешь, что я отрежу у щенка за то, из-за того, что он сегодня опять молчал?
-
-
21.10.2005 в 04:59Ладно. Он постарается. По крайней мере, когда этот ублюдок на линии — он не трогает Киро...
Выгадать хотя бы эти пять минут для мальчика... о большем он не смеет уже даже мечтать.
Впрочем, ровный, безучастный голос ни в малейшей степени не отражает его истинных эмоций. И поскольку спутник прикрывает его ментальным щитом, — он может попробовать сблефовать.
Даст ли это хоть что-нибудь?... Он не в том положении, чтобы отказываться — хотя бы от соломинки.../
Какой мне смысл продлевать мальчику жизнь? Чтобы он промучился с тобой на неделю дольше? А мне — неделей дольше терпеть твои звонки?... Чего ради?
У меня нет власти заставить Мураки сделать то, чего он не хочет. Если он не намерен с тобой говорить — то и не будет. Что бы ты ни делал. И что бы я ни говорил. Это бесполезно. По крайней мере, не через мальчишку. Тебе придется придумать что-нибудь получше. Это — слишком слабый козырь.
И кстати... если вздумаешь резать... Говорю тебе как недоучившийся врач, — он у тебя истечет кровью. Ты не сможешь надежно перевязать его в домашних условиях. Так что лучше не порти игрушку. Так — она тебе дольше прослужит...
/...Каждое слово — как нож, который он втыкает себе в горло. Под конец — он уже не может дышать. И если бы не чужая рука на локте...
И все равно... так темно в глазах... Так темно... и вкус крови во рту.../
-
-
21.10.2005 в 10:18Если бы ты не питал надежды спасти его, ты бы не говорил со мной... О-ри-я. Ты тянешь время. Он закрывает тебя, а я все равно вижу тебя насквозь. Страх -в каждом новом слове. В каждой паузе между словами. Тебе страшно, О-ри-я. На что ты готов ради того, чтобы перестать бояться, а? Спроси у него, сколько может жить тело, если с ним правильно обращаться, спроси... и да-да, ему плевать на мальчишку, в точку. А тебе нет. Боишься проверить, насколько ему плевать на тебя?
-
-
21.10.2005 в 12:13Выплеск адреналина в кровь... Его начинает бить дрожь — и всё, что он может, это усилием воли заставить голос звучать по-прежнему спокойно... Но внутренняя скованность внезапно проходит. Как будто где-то глубоко внутри с треском ломаются барьеры. Последние преграды...
Ненависть изгоняет панику. И горит теперь так ярко... так горячо.../
Ты ни хрена не знаешь о страхе, ублюдок. Ты сам — как кролик, которого страх парализует на месте... и думаешь, что вокруг тебя такие же кролики. Трусливая тварь, выбравшая себе самую слабую жертву. Побоялся найти себе противника посерьезнее. Взялся за беспомощного мальчишку... и думаешь — что победил?
/Он не думал, что окажется способен на это — но неожиданно... неожиданно для себя самого — тоже начинает смеяться./
Напугай змею — и она бросится на тебя. Напугай волка — он вцепится тебе в глотку. Да, я боюсь за мальчика... Думаешь, это помешает мне прикончить тебя?
И кстати... ты уже начал ошибаться. Мураки нет рядом со мной. И не будет. Потому что я для него — не дороже мальчишки. Ему плевать на всех, кроме себя самого. Ты просчитался, тупой придурок. Это не он закрывает меня. Тот, кто это делает, — сильнее. Намного сильнее. И ты скоро узнешь — насколько...
-
-
21.10.2005 в 12:28Ты считаешь себя противником, О-ри-я? Ты мог взять от него что-нибудь лучшее - кроме самомнения. Хотя режешь ты тоже неплохо. Но в последнее время все больше словами. Ты режешь неправильными словами, О-ри-я. Ты заставляешь себя не думать о том, что я тебе сказал. Ты заставляешь себя не верить в то, что говоришь мне. Ты для него не дороже мальчишки. Подумай над этим на досуге. Напиши это алыми чернилами на белой ткани, в которую ты завернешь свой меч. Он молчал сегодня. Значит, за него скажет сопляк. Сопляк будет долго говорить. Запомни, О-ри-я. Ты мог помочь щенку, но тебе стало страшно заглянуть ему в глаза и попросить о чем-то для себя.
-
-
21.10.2005 в 12:47Не думать... не думать... Сосредоточиться только на разговоре. На бессмлысленных петлях слов, норовящих затянуться на горле. Не дать им удушить себя...
Его спутник остается совершенно невозмутим. Смотрит, полуприкрыв глаза, куда-то прямо перед собой.
Чужая безучастность раздражает — но и подстегивает одновременно. Заставляет собраться. Сжать волю в кулак. Отвечать наконец.../
Ты сказал, что мальчик будет говорить за нас обоих — если я продолжу молчать. Я больше не молчу. Я говорю с тобой — но ты не держишь слово. Как все трусы. Как все тупые и ничтожные ублюдки. С такими как ты договариваться бесполезно. Все твои слова — ложь. Зачем бы я стал о чем-то просить Мураки — ради лжеца? И он был бы прав, если бы отказал. А знаешь, почему на самом деле я говорю с тобой сейчас?...
/Он бросает вопросительный взгляд на наемника. Тот ведь читает его мысли, верно?...
...Не меняя позы, не открывая глаза — тот отвечает едва заметным кивком: да, можешь ему сказать...
Он щерится. На смех уже сил не осталось. Но его оскал должен быть ощутим в словах.../
...Только ради того, чтобы накинуть тебе на шею петлю. Это была гребаная ловушка, ты понял? И всякий раз, когда ты будешь дергаться... всякий раз, когда будешь что-то делать с мальчишкой, — петля будет затягиваться все туже. Ты сам себя повесишь на ней, ублюдок. Если он умрет — умрешь и ты. Думай об этом — когда в следующий раз посмотришь на него. Подумай — хоть раз в жизни своей головой... а не членом. Подумай, мать твою, кто может стоять у меня за спиной...
-
-
21.10.2005 в 13:01Повтори это раз двадцать перед зеркалом, О-ри-я. Может быть, сумеешь себя убедить. Я держу слово. В уговоре было сказано не "ты или он". Ты и он. Ты действительно считаешь себя такой дешевкой, ради которой он даже палец об палец не ударит? Ты действительно готов молчать до последнего, слушая, как кричит ваш сопляк? Хочешь знать, о ком он думает, когда кончает? Думаешь, о тебе?
/Он смеется. Он отключает телефон - чтобы тут же рвануть с места. Чтобы бросить машину в пяти километрах от места разговора - и в двух от лежки.
Он умеет путать следы. У него был год, чтобы научиться еще лучше. И целая чужая жизнь.../