день сто двадцать шестой — вечер

[Oriya_Mibu]

...



— Знаешь, шестой час звоню ему — а он не отвечает. Обычно он отключает телефон или молчит. А сейчас он не отвечает. Как ты думаешь, мог кто-нибудь успеть раньше меня?



— Нет. Не знаю. И не думаю. Ты интересуешься им куда больше, чем я, — вот ты и выясняй. В любом случае, мальчик тебе для этого бесполезен. Ты ведь и сам уже это понял...



— Ты забываешь о том, что я читал тебя раньше, О-ри-я. Ты забываешь о том, что я купался в твоих страхах — как купался в его безумии до того, пока он не захлопнул дверь. Я много чего мог бы рассказать о нем — за эти долгие-долгие годы, которые я читал его. Слушал его. Видел его. Нам обоим одинаково не наплевать, дружок. Ты можешь поверить мне на слово или проверить самостоятельно. Он никогда не расстается с сотовым надолго, уж я-то знаю.



— Он так много для тебя значит? Знаешь... можешь не верить — но мне действительно интересно. Ты помешан на нем. Ты готов на любые мерзости — чтобы до него дотянуться. Почему?...



— Ты задаешь много вопросов, О-ри-я. Что ты готов предложить мне, чтобы я стал на них отвечать?



— Ты уже взял у меня куда больше, чем я был готов отдать. Чего ты можешь хотеть еще?



— Это другое, не делай вид, что не понимаешь. Я взял — и ты отдал. Или подарил. Или сделал. Я открыт к предложениям, как видишь. Да, он все еще не отвечает, хотя, конечно же, тебя это не интересует.



— У меня нет предложений. Тебе самому куда больше хочется о нем поговорить... Но разве что — ты тоже можешь задать вопрос.



— С твоей стороны было так великодушно мне это предложить, что я не могу не воспользоваться идеей. Как ты думаешь, если бы на месте сопляка был ты... — Пауза — то ли отвлекся на что-то свое, то ли дает время словам осесть. — ...он бы хоть палец об палец ударил?



— Конечно, нет. По крайней мере, надеюсь на это. — Короткий смешок. — Ты действительно не понимаешь... Но на твой вопрос я ответил. Теперь — твоя очередь.



— Десять лет, О-ри-я. Если бы ты в течении десяти лет читал его, слушал его, ощущал его и не имел другого выбора — ты бы меня понял. У тебя почти получилось понять в свое время, я видел. Но ты слишком быстро заставил себя забыть об этом.



Долгая пауза.



— Что он сделал тебе?



— Это уже новый вопрос.



— Я знаю. И я готов продолжать. Или, может быть... ты просто скажешь — чего ты хочешь за то, чтобы отпустить мальчишку. Такого — что не имело бы отношения к нему...?



Смех.



— Что он должен сделать, чтобы ты прекратил прикрывать его каждой второй своей мыслью?



— Это был твой вопрос, полагаю? Ответ — не знаю. — Вздох. — Это — иррационально. Это — так же сильно, как твоя ненависть к нему. Я не знаю — и надеюсь никогда не узнать. Твоя очередь отвечать теперь...



— Кроме него — меня не интересует ничего. Ни ты, ни щенок. Я ответил на твой последний вопрос. Теперь мы оба будем тщательнее их формулировать и не говорить лишнего. Ты был на моей квартире. Я ждал, что там будет он, а не ты. Я оставил для него след. Надеюсь, ты сообщил ему об этом. Да, он до сих пор не отвечает. С шести вечера — до сих пор. Может, опять в кого-нибудь врезался. Или нашел себе новую подстилку.



— Может быть. Если он захочет — он позвонит. Если не позвонит — у меня достаточно и своих дел. Наших с тобой дел... даже если я тебя и не интересую. Но ты не ответил. Что он сделал тебе — чтобы заслужить такую ненависть?



— Сначала он не смог убить меня, а потом не позволил мне умереть. На самом деле, это дерьмо собачье — и мы оба, я и он, об этом знаем. Он родился на свет. Это была самая главная ошибка в его жизни. А ты помогаешь мне доказать это. С того самого дня, как получил мой первый подарок. Тебе понравилось читать о его семье, О-ри-я? Он никогда не говорил об этом с тобой. А со мной говорил. Его невозможно было заткнуть. Он мог говорить часами. О детстве. О родителях. Об Италии. У него сохранились отличные воспоминания об Италии. Я могу назвать тебе имена, но ты все равно не воспользуешься ими. Пока что ты не готов. Когда ты захочешь узнать больше — я найду тебя.



Усталый вздох.



— Делай что хочешь. Ищи. Находи. Я тоже буду тебя искать. Чем бы всё это ни закончилось... Может быть, не так настойчиво — если ты отпустишь мальчика живым и невредимым. Но всё равно. Я не забуду. Я могу быть очень плохим врагом... Отпусти его.



— Тебя никогда не удивляло, что он готов делиться подробностями своей жизни с кем угодно, но не с тобой? Взять, например, того же Нагано. Я читал его. Я многих читал — просто для того, чтобы понять, как ему это удается. Держать людей возле себя. Я ждал долгие годы. Я могу подождать еще. Ты будешь ждать вместе со мной. Ты будешь ревновать его ко мне — когда он будет говорить с тобой, а думать обо мне. И в конце концов, может быть, тебе даже повезет увидеть, чем все закончится. Жди своего щенка, О-ри-я. Я подумаю, в каком виде прислать его тебе...



...Гудки.

...Гудки.

...Гудки.



...



Все голоса мертвых — в этих гудках.

Пока помню — я записываю наш разговор. И набираю Мураки — чтобы пересказать ему. Он должен знать. Он должен это услышать. Ублюдок сказал в десять раз больше, чем надо, — чтобы Мураки мог понять, с кем мы имеем дело.



Кто он такой, этот Грэй, черт бы его побрал?!...



Гудки.

Гудки.

Гудки.



...



Нет. Я не беспокоюсь, — что бы он там ни говорил. На беспокойство о ком-то еще, кроме Киро, у меня нет ни времени, ни сил. Ни желания.



У меня вообще не осталось больше желаний.



Как ни странно... жалею только, что отпустил Икэду.

Мерзавец доводит меня до остервенения. И... он единственный — кто еще дает мне возможность чувствовать себя живым.



Когда я злюсь... когда желчь и ярость прорываются изнутри — как будто лопаются нарывы...



Это то, чего мне хочется больше всего сейчас. Орать в голос. Крушить все подряд. Ломать мебель.

Не знаю... Убивать?...

Да, наверное — и это тоже...



Бессилие...



Мать его...



Почувствовать — как трещат под руками чужие кости. Взглянуть этому выблядку Грэю — в глаза. Услышать звук, с каким входит в плоть пуля.

Хочу.

Я хочу — всего этого.



Или чего угодно — что могло бы на время приглушить боль.



Я не должен был отпускать Икэду.

Мать его... Что угодно... Мать его...

Потому что в нем — такая же неукротимая, бешеная ярость... как и во мне сейчас. Не холодная, рационально-отстраненная, как может быть у Мураки. Нет... Черная. Дикая. Поднимающаяся откуда-то из самого нутра.



Я хочу этого ублюдка.

Я не должен был его отпускать.



Не знаю, чем бы закончилось... Возможно, я убил бы его под утро. Или он меня. Не знаю.

Но я не должен был его отпускать.



...Я уже готов протянуть к мобильнику руку, — но тут телефон звонит сам.



Глубокий вдох. Другой. Третий.

Я выплываю из пучин своей ярости — как ныряльщик с глубины. Медленно. Осторожно — так, чтобы от смены давления не взорвались легкие.



Еще один вдох...



— Да, Чжан? Что-нибудь новое у вас?



— И да, и нет. Вы проговорили с ним достаточно долго, Мибу-сан. Это хорошо. По тому телефону, который принес вам мой посыльный?



— Разумеется, Чжан. Я сразу переставил карточку — как только его получил. А что с этим телефоном?



— Кое-какая мелочевка внутри. Неважно... Значит, данные уже — в Убежище, Мибу-сан. Я с ними свяжусь. Если материала достаточно — мы замкнем сеть. И теперь... еще один звонок от него — и будут точные координаты. Только больше никакой самодеятельности, прошу вас. Не так, как сегодня. У меня группа захвата наготове. Предоставьте работать профессионалам, хорошо?



— Да, Чжан. Я всё понял. Будем ждать?



— Будем ждать. И позвоните мне — если вдруг что-то новое...



— Я позвоню.



...



Новое...?

Да, можно считать и так... только Чжану это не принесет никакой пользы.

Из разговора с Мияки. Бессмысленного разговора — потому что копы как всегда опаздывают на шаг...

Разве что — только это одно.



— Странное дело, Мибу. Этот ублюдок... Когда только приехал — говорил с акцентом, как все гайдзины. А потом... акцент внезапно пропал. Года полтора назад — все, кто знают его с этого времени, удивлялись. Все до единого. Потому что странно, ей-богу... чтобы англичанин — и так чисто болтал по-японски. Скорее уж — северный говор. Но наш. Совсем как родной язык. Что за хрень, а, скажи?...



Ну откуда мне знать?



Однако на своем листке с записями я делаю еще одну пометку. И тут же — перенабираю знакомый номер.



Ничего... Бесконечный зуммер...



Нет, Кадзу, извини. Думать о тебе. Тревожиться за тебя. Нет.

У меня просто нет никаких сил.



А то немногое, что мне осталось...



...Я вновь проваливаюсь в сон — как в каменный колодец... и вновь его стены смыкаются над головой... и вновь — ничего, кроме запаха сырости... плесени... стылой воды... И бесконечных отголосков звонкого эха...



Киро...

Киро...

Киро...



Два слога... коротких... Таких же мертвых — как эти гудки...

Таких же пустых...



Ки...ро...